В кухне было жарко, а Дашу тряс озноб. Погасив лампу, она полезла на печь и легла там, свернувшись комочком. Дождь шумел за окном, барабанил по железной крыше и стучался в стекло; ручьи дождевой воды со звоном катились по водосточной трубе; где-то неугомонно лаяла собака. Наверху, над головой, глухо отдавались шаги барыни, в раздумье прохаживающейся взад и вперед по комнате.

Не спалось Даше. Ползали неугомонные думы в голове и мешали забыться. Даша вздыхала, ворочалась с боку на бок и шептала:

— Матушка-Владычица! Спаси нас!

И подождать-то было недолго; двух лет не прошло, как угнали мужа… И все было хорошо, покуда не подвернулся этот унтер с серьгой.

— Усатый дьявол! — шептала Даша и начинала плакать… Не поправишь теперь дела: никуда своего брюха не спрячешь…

Отчаяние заползало в душу… Лучше сквозь землю провалиться… Высчитывала, сколько до Святой осталось…

Как мужу в глаза посмотреть?.. Плюгавый он мужчина супротив Ефима Иваныча, а задорный. Все норовит по морде, завизжит, как порченая баба, зенки кровью нальются… Однажды приревновал к свекору, так избил до полусмерти: целый месяц хворала…

— Матушка-Владычица!.. Заступи и помилуй!..

А что делать? Куда от мужа уйдешь?

Чего только не передумала за ночь Даша на печке… На другой день гадать бегала к Варваре Ермолавне:

— Скверно выходит… Удар тебе!

— Верно, Варварушка…

Заплакала, рассказала про свое горе…

— Провожаю и встречаю слезами…

Пришла прачка Василиса… Учила, как от мужа грех скрыть:

— Попрыгай с высокого!..

— Пороху с хлебом мешай да ешь почаще!..

— Грех-то, грех какой!.. Пропала моя головушка…

Весна пришла. Всем принесла радость… А Даша каждый день грусти предавалась… Прыгала уж и с крыльца, и с сундука, сколько уж пороху съела, — ничего не вышло… Барыня нашла порох, догадалась, выкинула вон…

— Барыня! Голубушка! Что же мне теперь будет?..

— Когда придет время — уйдешь в родильный дом — вот и все!..

— Муж придет на Святой, барыня!..

— Попросишь — простит!..

— Не простит, милая!.. Нет нам, бабам, прощения…

Как-то на Святой зашел на двор Ефим Иваныч. Поглядел в окно, прошел к Варваре Ермолавне.

— Что ты с бабой-то сделал, усатый черт?..

— Чай, они не махонькие? Сами понимать должны, что от этого люди родятся…

С горничной Сашей гулять пошли на лужок, к балаганам… А Даша сидела у окна:

— Христос воскресе, Дарья Петровна!..

— Что же, воистину Ефим Иваныч!..

Сделал честь под козырек и скрылся за воротами…

В конце Святой Даша сидела, пригорюнившись, под окном и слушала, как гудят веселые колокола.

— А дозвольте спросить, Дарья Петровна, куфарка, не здесь проживают?..

Этот пискливый тенорок так и резнул Дашу по сердцу. Как сидела, так и застыла на месте.

— А дозвольте спросить…

Маленький, плюгавый солдатик с чахоточным лицом кружился по двору и отыскивал Дарью Петровну. А Даша, здоровая, сильная баба, способная одним ударом отшвырнуть этого тщедушного человека, дрожала, объятая с головы до пят ужасом, и не отзывалась…

— Вон там она, во флигеле! — лениво бросил дворник. — А ты что за герой?..

— Супруг ихний буду!..

— A-а… Вон окошко!.. Муж!.. Хм!..

Солдатик заглянул в окно флигеля и опять пустил пискливым голосом: «А дозвольте спросить!»

— Тут я! — крикнула Даша…

— Ты, Даша?..

— Я!.. Не видишь, что ли?..

Распахнулась дверь, и Даша молча бухнулась в ноги к этому мизерному человеку и с воем стала каяться:

— Прости, Христа ради! Грешна пред тобой и перед Богом… Ты не святой, ну и я согрешила…

— Чиво? — выкрикнул солдатик, задрав на затылок фуражку.

Даша молча поднялась на ноги и молча показала рукой на свой живот.

— Это почему же? Эта штука? А?

Солдатик расставил ноги в стороны и подбодрился.

— С кем, стерва? — завизжал он, не дождавшись ответа, и с силой пихнул в живот Даши грязным сапогом…

Диким криком огласилась кухня. Даша покатилась на пол и стала корчиться в судорогах…

На дворе всполошились бабы, словно кто-то напугал кур в курятнике. Злобные лица женщин, кричащих, неистовых и бессильных жались к окну, руки, сжатые в кулаки, грозили солдату…

Но никто не шел на помощь…