Лон Эгр задумался, что-то выводя в записной книжке.

— Ну, я полагаю, вас как мою, будем считать, дальнюю родственницу удастся поместить в непосредственной близости от моей дворцовой правительственной квартиры. Там есть пустующие номера без фауны известного рода. Вас это устроит — по крайней мере на время, потребное для ремонта усадьбы?

Повернул к ней свои каракули.

— «И ваших покровителей из НБ и О?»

— Да, вы предугадали мои желания.

И оба переглянулись с комической важностью театральных заговорщиков.

Бусина пятая. Адуляр

Старинная площадь вокруг Дворца Правительства (бывшей резиденции свергнутого диктатора) и стоящие на ней дома в стиле барокко, изящные, как фарфор, сильно пострадали от штурма, оборотившись грудой щебня и битого стекла. На этой почве теперь насадили парк. Столетние липы, платаны и клены перевозили с корнями; мавританские и английские газоны — свернутыми в рулон, как ковровую дорожку. Монолит Дворца, с наружной стороны почти лишенный орнаментальных украшений — гладкие стены и узкие окна — высился теперь, окруженный пронзительно-весенней зеленью.

Теплый, упругий ветер заворачивал листья изнанкой кверху, ерошил траву, играл шарфом мужчины и юбкой девушки; рвал в клочья их разговор, не позволяя никому его услышать.

— Мы, собственно, не эмигрировали. Дедусь решил отдать меня в настоящий английский колледж высшего разряда, откуда потом берут в университеты. Хотя уже тогда в Лэне сиделось не уютней, чем на горячей плите.

— Из-за нас. Ну, любая война — порядочная-таки пакость и сумятица.

— Пока он не умер, на мое учение тратились его деньги, потом платило динанское землячество. Не судиться же мне с прямыми наследниками? Тем более, наши заграничные эдинцы и лэнцы не совсем нищие, да и стипендию мне выплачивали солидную — как лауреату.

— Значит, сначала Итон, потом «Бычий Брод».

— Мы так обычно не говорим, а называем колледж. Я лично родом из Баллиола, или Велиала, как у нас принято было говорить.

— Хм. И какое у тебя философское или какое там звание — бакалавр?

— Нет, поднимай выше — магистр. Magister philologiae, диссертация по сопоставлению северобедуинских стихотворных размеров Корана с ритмикой и языком речений так называемого списка Q в обратном переводе на сиро-арамейский язык.

— Что называется, круто.

— Вы про магистра? Это же по-здешнему, обычный вузовский выпускник. Хотя сами выпускники получались не совсем уж обыкновенные. У нас тогда был самый пик поттерианского бума и распевались некие стишата:

«В Бычьем Броде все магистры и волшебники притом.

От того их рукомесла школа ходит ходуном!

Все преграды одолеем и препоны все порвем,

Нерушимым мавзолеем станет наш любимый дом!»

— Н-да, ты, выходит, сразу и философ поэзии, и поэт.

— Куда уж нам! С ямба на хорей перебиваемся. Вот мой милый па…

— Да уж, вот кто был поэт истинный.

— На мои способности он не повлиял так, как на выбор темы: он же в свой последний год Хайама изучал. Вместе с Фицджеральдом.

— Суфизм, значит. А почему ты либо в Британии не осталась, либо в Лэн не вернулась? Тема им близкая… Трений с их властями меньше, чем с нашими… и вообще логичнее.

— Я дама и в логике не сильна. В Объединенной империи наши каждый день поют псалом «На реках Вавилонских», так сказать, сидели мы и плакали. А я это занятие недолюбливаю, признаться. Ну и мама с братьями у меня не на берегу и не в горах, а в эркском лесу проживают. Мы с ними списались, я обещала навестить, как устроюсь в городе Эдине. А что до трений — вы разве не высшая из властей?

— Как посмотреть. Президента в этой стране держат скорее из эстетических соображений, чем для истинной надобности.

«Интересная особа, — думал меж тем Лон Эгр. — И сама небесная какая-то, и платье: немодное, фасоном проще наволочки, но крылатое. И совершенно синие глаза. Ишь ты, магистр филологии!»

— Одним из моих секретарей я могу тебя взять, учитывая заслуги твоего покойного отца и моего друга. Мы ведь его народным героем объявили. По правде говоря, страшно далек он был от политики, как все стоящие люди искусства, но мы тут всё и вся поворачиваем с ног на голову.

— Нетипичный вы глава правительства, как посмотрю.

— Только в дни сильного ветра. Глупо, девочка, на седьмом году народной власти опасаться собственного окружения, но я… я боюсь.

— Что же, придется мне и к этому привыкать.

И снова вокруг один гудящий воздух.

Бусина шестая. Альмандин

Дул упорный, нудный норд-ост, который, идя против волны, загоняет теплую прибрежную воду назад в море, вздымает песок на гребнях дюн и заставляет всякую мелкую живность грудиться с подветренной стороны. Двое пешеходов брели по пустынному вечернему пляжу, заглядывая под кусты прилежащей к нему рощицы и прибрежные камни. От нормальных людей они отличались тафьями с вышивкой, надетыми поверх белых платков; спущенные на плечи края последних были обшиты висюльками, чтобы не раздувало и не срывало ветром.