Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939-1961
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

МОСТ НИЩИХ

Вот он — мост, к базару ведущий, Загребущий и завидущий, Руки тянущий, горло дерущий! Вот он в сорок шестом году. Снова я через мост иду. Всюду нищие, всюду убогие. Обойти их — я не могу. Беды бедные, язвы многие Разложили они на снегу. Вот иду я, голубоглазый, Непонятно каких кровей. И ко мне обращаются сразу — Кто горбатей, а кто кривей — Все: чернявые и белобрысые, Даже рыжие, даже лысые — Все кричат, но кричат по-своему, На пяти языках кричат: Подавай, как воин — воину, Помогай, как солдату — солдат. Приглядись-ка к моим изъянам! Осмотри-ка мою беду! Если русский — подай христианам: Никогда не давай жиду! По-татарски орут татары, По-армянски кричит армянин. Но еврей, пропыленный и старый, Не скрывает своих именин. Он бросает мне прямо в лицо Взора жадного тяжкий камень. Он молчит. Он не машет руками, Он обдергивает пальтецо. Он узнал. Он признал своего. Все равно не дам ничего. Мы проходим — четыре шинели И четыре пары сапог. Не за то мы в окопе сидели, Чтобы кто-нибудь смел и смог Нарезать беду, как баранину, И копаться потом в кусках. А за нами, словно пораненный, Мост кричит на пяти языках.

РОСТОВЩИКИ

Все — люди! Все — человеки! Нет. Не все. Пел в кустах усердный соловейко. Утро было до колен в росе. Старики лежали на кроватях Ниже трав и тише вод, — Убирать их, даже накрывать их Ни одна соседка не придет. Восковая неподвижность взгляда. На стене — нестертая пыльца. А с кроватью рядом — Склянки с ядом, Выпитые до конца. Пасторскую строгость сюртука Белизна простынь учетверяла. Черные старухины шелка Ликовали над снегом покрывала — Нелюбимой власти иго сбросив, Души их стремились в небеса! Петр-апостол задал им вопросы, Четкие ответы записал. Но военный комендант селенья — Власть повыше ключаря Петра. По его прямому повеленью В доме обыск наряжен с утра. Сундуки вскрывают понятые, Нарушают благостный уют, Дутые, чеканные, литые Золотые заклады достают. Это возвращаются из плена, Это покидают стариков Скромные сокровища смиренных, Сирые богатства бедняков. Вся деревня привалила к стеклам И глядит в окно, как в объектив — Мутный-мутный, Потный-потный, Блеклый, — Все равно — дыханье затаив. Перед ней в неслыханном позоре, Черные от головы до пят, Черные, как инфузории, Мертвые ростовщики лежат.

«Определю, едва взгляну…»

Определю, едва взгляну: Росли и выросли в войну. А если так, чего с них взять? Конечно, взять с них нечего. Средь грохота войны кузнечного Девичьих криков не слыхать. Былинки на стальном лугу Растут особенно, по-своему. Я рассказать еще могу, Как походя их топчут воины: За белой булки полкило, За то, что любит крепко, За просто так, за понесло Как половодьем щепку. Я в черные глаза смотрел И в серые, и в карие, А может, просто руки грел На этой жалкой гари я? Нет, я не грел холодных рук. Они у меня горячие. Я в самом деле верный друг, И этого не прячу я. Вам, горьким — всем, горючим — всем, Вам, робким, кротким, тихим — всем Я друг надолго, насовсем.

«Как залпы оббивают небо…»

Как залпы оббивают небо, Так водка обжигает нёбо, А звезды сыплются из глаз, Как будто падают из тучи, А гром, гремучий и летучий, Звучит по-матерну меж нас. Ревет на пианоле полька. Идет четвертый день попойка. А почему четвертый день? За каждый трезвый год военный Мы сутки держим кубок пенный. Вот почему нам пить не лень. Мы пьем. А немцы — пусть заплатят. Пускай устроят и наладят Все, что разбито, снесено. Пусть взорванное строят снова. Четвертый день без останова За их труды мы пьем вино. Еще мы пьем за жен законных, Что ходят в юбочках суконных Старошинельного сукна. Их мы оденем и обуем И мировой пожар раздуем, Чтобы на горе всем буржуям Согрелась у огня жена. За нашу горькую победу Мы пьем с утра и до обеда И снова — до рассвета — пьем. Она ждала нас, как солдатка, Нам горько, но и ей не сладко. Ну, выпили? Ну — спать пойдем…

В ДЕРЕВНЕ

Очередь стоит у сельской почты — Длинная — без краю и межей. Это — бабы получают то, что За убитых следует мужей. Вот она взяла, что ей положено. Сунула за пазуху, пошла. Перед нею дымными порошами Стелется земля — белым-бела. Одинокая, словно труба На подворье, что дотла сгорело, Руки отвердели от труда, Голодуха изнурила тело. Что же ты, солдатская вдова, Мать солдата и сестра солдата, — Что ты шепчешь? Может быть, слова, Что ему шептала ты когда-то?

ПАРК И МУЗЕЙ ЦДСА

Из парка вытащена вся война В хранилища соседнего музея, И я сижу на солнышке, глазея На мирные, как в детстве, времена. Как в детстве — так и в парке — нет мужчин, А только бабы, женщины и дамы, Которые и ходят здесь годами, На что в музее множество причин. Их спутники, мужья и женихи, Фамилии тех спутников и лица Не могут быть записаны в стихи — Музей их раньше внес в свои таблицы. А столбики бесстрастных диаграмм Столбцов стиха — точнее и умнее. Ни горечи, ни гордости музея Я никогда стихом не передам.

«Дадите пальто без номера?..»

— Дадите пальто без номера? Где-то забыл, по-видимому. Или не взял, по-видимому, Давайте, пока не выдали. Давайте, покуда кто-нибудь Мой номер еще не нашел. Ищи потом его где-нибудь: Схватил, надел и ушел. — Какое ваше пальто? Это? Вот это? То? — Да нет! Все это — пижонство — Велюр! Коверкот! Шевиот! Мое пальто — полужесткое, Десятый годок живет! — А цвет какой? — Цвету медного. — Сукно, какое сукно? — Шинельное, полубессмертное, Такое сукно оно… — Не эта ли ваша шинель? Вот та, что висит на стене? — Да что вы на самом деле? Ведь я лейтенантом был. Солдатские эти шинели — Ни в жизнь! никогда! — не носил. Моя шинель офицерского Покроя. Сукна — венгерского, Кофейного цвета сукна. Такая шинель она! — Эх, с пьяным не житье! Хватайте ваше тряпье!

КОНСУЛЬТАНТ В ГОРОДСКОМ САДУ

Я, великого только чающий, Думал я ли, что так паду: На вопросы людей отвечающий Консультант в городском саду. У меня небольшой оклад, Стол квадратный, стул соломенный. Я какой-то тихий, сломанный, Странный, как в саду говорят. Каждый день с четырех часов, Если дождь не дождит над парком, Подвергаюсь всеобщим нападкам И кружусь в кругу голосов. Отвечаю. И не за то, А на то, по теории, практике, Вдоль отечества и по галактике Знаю то, что не знал никто. Отвечаю, но только не За себя. Но без отчаяния. Даже быть или нет войне — Отвечаю. Здесь не спросят по пустякам, Но нужны бытовые сведения. Каждый мой ответ, как стакан, До краев доходит всеведения. Может быть, Консультантом быть Хорошо и совсем необидно. Если в мире вопросов обилие, Это надо как-то избыть.