Почтовое ведомство не смогло отыскать адресата, и на всякий случай это письмо показали одному из сотрудников библиотеки, который занимался историей Выборгского края.

На столе у этого сотрудника Он и увидел это письмо.

Увидел — и сразу понял, что это — знак судьбы.

Он украл письмо, вскрыл у себя в комнате и прочитал.

Старая женщина из Австралии писала своему потерянному брату о том, что случилось почти семьдесят лет назад, во время советско-финской войны. О том, как к ним в дом пришел раненый финн, доверенный человек маршала Маннергейма, и перед смертью, в бреду, рассказал, что спрятал в лесу, в надежном месте, очень важный предмет.

Та старая женщина была финкой, и она писала своему брату, что тот предмет является исторической реликвией, важной для Финляндии, и что его нужно найти и вернуть стране…

Он сразу понял, о чем идет речь.

Понял и начал искать, опираясь на указания в письме.

И когда Он уже почти нашел эту вещь — головные боли стали просто невыносимыми.

Его осмотрел хороший врач и сказал, что необходима срочная операция, иначе Он не проживет и месяца.

И еще этот врач сказал, что после операции Он может потерять память.

Потерять память? Но тогда Он не вспомнит, где спрятана та вещь, которая придавала Его жизни великую цель!

До операции оставалось несколько дней.

И тогда в Его голове сложился план — как сделать так, чтобы, даже потеряв память, Он смог после операции найти ту вещь, обрести смысл всей своей жизни. Как оставить послание самому себе. Такое послание, которое невозможно будет не заметить.

Это послание нужно написать кровью.

Большой кровью.

Для этого придется убить несколько человек, но разве это цена за великую цель? Не он сказал, что цель оправдывает средства. А эти жалкие людишки, которых придется принести в жертву… все равно их жизни бесполезны и бессмысленны, как жизни муравьев, снующих возле разоренного муравейника!

Он стал очень изворотливым и хитрым, ведь Ему нужно было, чтобы никто ни о чем не догадался, чтобы Его не поймали…

Два года назад Он совершенно случайно, идя рано утром на работу, нашел паспорт Никодима Прохорова. С фотографии смотрело относительно молодое заурядное лицо. По какому-то наитию Он не выбросил паспорт и не сдал его в милицию, а положил в толстенный русско-финский словарь. И вот теперь паспорт пригодился, несомненно, это сама судьба подсказывала Ему, как поступить.

Он совершил задуманное и пошел на операцию под чужим именем, не сомневаясь, что, если останется жив, получит послание от самого себя и найдет ту вещь, которая придавала высокий смысл Его существованию.

Елизаветино поле оказалось всего-навсего большой поляной. Трава на ней стояла стеной, увядающие метелки иван-чая рассылали вокруг свои серебристые семена, стрекотали кузнечики, и даже шмель прилетел на какие-то белые цветочки.

— Вишь ты, — с неудовольствием заговорил дед Семен, — как Игнатьевна померла, так и косить некому. Раньше-то она для козы сена здесь накашивала, я ей еще помогал поросль срубать.

Он махнул рукой в сторону, где буйно разрастались непонятные кусты.

— Если их не трогать, они все поле займут, очень живучие, траве места не оставят. Так что мы по траве не пойдем, к Егерской тропе я тебя и так выведу.

Они обогнули поле, прошли между невысокими елочками, где Найда вспугнула большую птицу, которая с шумом взлетела вверх.

Егерская тропа скорее напоминала неширокую лесную дорогу. Дед Семен свистнул собаку и ходко припустил вперед, Надежда едва поспевала следом.

Шли минут сорок, Надежда начала уже уставать, но дед шагал в хорошем темпе, как заведенный, так что ей стыдно было просить передышки. Наконец справа лес поредел, показались мелкие сосенки и отцветшие кисточки таволги.

— Вот оно, Куликово болото, — сказал дед Семен.

Надежда перевела дух и утерла со лба выступивший пот, сосед же выглядел как обычно, ничуть не запыхавшимся.

— Походи с мое по лесу, — усмехнулся он, перехватив ее взгляд, потом достал нож и срезал две молоденькие березки для палок.

Надежда тут к месту вспомнила замечательный фильм «А зори здесь тихие…», как герой обучает там Лизу Бричкину идти через болото. Для палок надобно брать непременно свежее дерево, а то сухая слега может подломиться.

— Ты не смотри, что оно небольшое, — согласно кивнул Семен Степаныч, — это болото суровое. В дождливое лето я бы туда и не сунулся. Худое болото, опасное.

— А с виду и не скажешь… — протянула Надежда, — сосенки молодые, трава зеленая…

— Ага, трава, — усмехнулся дед, — ты в ту траву не вздумай ступить, там самая трясина и есть. А сосенки эти я уж лет тридцать такими вижу. Не растут они, болото из них все соки высасывает.

— Как же мы пойдем? — растерялась Надежда.

— Есть проход, — нахмурился дед, — только ты за мной ступай, след в след, в сторону — ни-ни!