— Чучела попов, — подсказал Яворский.

— Хотя бы. Посмотрит, допустим, какой-нибудь верующий и что, по-твоему, после этого в церковь не пойдет? — Лелька наступала на Шаркова, размахивая руками, вот-вот вцепится в его лохматую голову.

«Не такая уж она дура, — подумала Нина, — конечно же, сжигание никого не убедит, и плакат тоже».

— Ну, какой в этом смысл?! — кричала Лелька.

— Есть смысл, — за Шаркова ответил Давыдов. Он стоял, заложив руки за спину, и, кажется, с интересом разглядывал Лельку.

— Любопытно. В чем же смысл?

— Смысл в том, что жечь попов, по мнению верующих, — кощунство. Так ведь? Бог накажет, громом и убьет и прочее. Но громом, как выясняется, никого еще не убило.

— Он накажет потом!

Кто это сказал? Нина оглянулась. Девочка из девятой группы. Ее можно было бы назвать даже хорошенькой, если бы не глаза — очень светлые в бесцветных ресницах, они кажутся белыми.

Ребята с интересом разглядывали белоглазую.

— Ты что? Верующая? — высунулся Корольков.

— У нас, кажется, свобода вероисповедания! — Белоглазая повернулась, чтобы уйти.

— Погоди! — Шарков схватил ее за руку. — Ты в самом деле считаешь, что «потом накажет»? А ты, наверное, знаешь… Все знают, что белые в гражданскую служили молебны, чтобы, значит, всемогущий господь помог им победить красных. Победить, понимаешь? Побеждать на войне — это убивать!

— Кстати, — снова вмешался в спор Давыдов, — в заповеди господней сказано: не убий.

— Да, да, — обрадовался поддержке Шарков. — Белые молебны служили, а победили красные! Безбожники!

— Это ничего не доказывает, — ответила девочка и пошла не оглядываясь.

— Раз убегаешь, значит, сама ничего не можешь доказать, — крикнула вдогонку Мара.

Платон появился внезапно. Он сегодня дежурный преподаватель.

— Что тут за митинг! Вы не слышали звонка? Попрошу разойтись по классам.

— У нас диспут, — ответил за всех Шарков.

Платон взглянул на плакат, и губы его дрогнули в усмешке.

— Платон Григорьевич, а вы верите в бога? — голос у Королькова вкрадчивый, липкий.

— Уже прицепился, — шепнула Мара.

Нина вспомнила: на днях Корольков чуть ли не каждому из их группы с таинственным видом сообщал, что «доподлинно известно — Боголюбов из поповской семьи».

Прежде чем заговорить, Платон протер очки.

— Я верю в разум. И не верю в сверхъестественное. Еще с гимназических лет миф о сотворении мира меня отнюдь не умилял. Религия — это один из видов духовного гнета. Так сказал Ленин.

«Жаль, — подумала Нина, — что Катя не слышит».

— Платон Григорьевич, — не унимался Корольков, — судя по вашей фамилии…

— Вас, Корольков, во искушение вводит моя фамилия? — Платон поверх очков внимательно взглянул на Королькова.

— Такие фамилии — Боголюбов, Протопопов, Архангельский, — задирался Корольков.

— Если так рассуждать, — перебил Королькова Давыдов, — ты должен быть потомком королей. Но что-то непохоже.

— В общем сведения собраны точные — мой дед поп-расстрига был сослан на вечное поселение в Сибирь. Надеюсь, из-за этого уроки сегодня не отменяются? Попрошу разойтись по классам.

— Вот человек! — восторженно сказал Яворский.

Вечером Нина рассказывала Кате о споре у плаката. Катя, пожав плечами, ответила, что у нее много заданий и ей не до споров.

Нина записала в своем дневнике: отныне она верит только в разум и не намерена менять своих убеждений. Наоборот, должна их отстаивать.

Однажды бабушка, особенно сурово и требовательно глядя на Нину, сказала сестрам:

— Пора в церковь сходить. Рождественский пост. Говеть я вас не принуждаю. Это зависит от духовной потребности…

Нина не посмела ослушаться бабушки, пошла в церковь. Впрочем, она пошла не молиться, а так, посмотреть, Натка с полдороги удрала к подружкам. Порошил снежок. Все белое, узорчатое. По накатанным тропинкам вдоль тротуаров, размахивая руками, летят на коньках мальчишки. Джик-джик! Кружатся вороны, стряхивая снег с деревьев. Над крышами домов парят сизые дымы. Сумерки осторожно наплывают на улицы.