— Ты чего? — спросила Катя. — Солдат маме письмо с войны привез. Ну, чего ты плачешь?

— Я не плачу, — скучным голосом в подушку сказала Нина.

Потом они играли в кубики. Нинин дворец все разваливался, она сказала:

— Я схожу, мне надо. — Нина долго на цыпочках ходила по коридору. Наконец кухарка ушла в лавочку и Нина приоткрыла дверь в кухню.

Солдат сидел за столом и ел.

— Ишь какая пригожая барышня! — сказал он, отодвигая тарелку и вытирая рот рукой.

Набравшись смелости, она спросила:

— А солдатов на войне убивают?

— А как же, барышня, — солдат покачал головой, — там много нашего брата полегло.

— Как полегло? — удивилась Нина. — Вы нашего Петренко там не видели? Знаете, у него усы и брови, знаете, такие толстые-толстые брови.

Солдат усмехнулся и покачал головой.

— Нет, барышня, не видел, там много нашего брата.

Нине казалось, что она плохо объяснила ему, какой Петренко. Но пришла мама, она спросила солдата, не хочет ли он погулять по городу. Солдат сказал: «Лучше бы соснуть малость» — и добавил, что в дороге он «ни на палец не уснул». Нина снова удивилась: как это можно — «уснуть на палец».

Вечером был семейный совет. Пришли бабушка, Коля и Лида, мамина молоденькая кузина, она теперь жила у бабушки. Пришел доктор с треугольной бородкой и тетя Дунечка. Теткой она приходилась маме, но не хотела, чтобы дети звали ее бабушкой. Тетя Дунечка говорила басом и на груди носила на золотой цепочке золотые часы.

Детей уложили пораньше спать. Одеваясь, нянька сказала:

— Отправляют, значит, меня к куме, чтобы я не слушала. Знаю я ихние мнения. Папенька прислал письмо, чтобы, значит, уезжали.

— Куда уезжали? — спросила Катя.

Не сказав, куда им надо уезжать, нянька ушла. Натка мгновенно уснула, а Катя и Нина смирненько лежали в своих кроватях и прилежно слушали, что говорят взрослые в гостиной.

Заговорила мама, но быстро и тихо, ничего нельзя было разобрать. Неожиданно мама заплакала.

— Наталья, возьми себя в руки, — сказала маме тетя Дунечка.

Нина поразилась.

— Катя, разве можно самой себя взять в руки?

— Не мешай слушать. Это так говорят.

— Не понимаю, Наталья, о чем тут еще раздумывать, — снова забасила тетя Дунечка, — у тебя такие возможности: дороги тебе нечего бояться, тебя же будет сопровождать солдат. А в Петрограде ты заграничные паспорта получишь без всяких затруднений. Он же пишет.

— Разве в этом суть?! — Голос Коли, кажется, прозвучал сердито.

— Во Франции Наталье не страшны никакие превратности судьбы, — бас тети Дунечки гудел ожесточенно. — Да и почему не отдохнуть на юге Франции.

Коля сказал непонятное:

— Только крысы бегут с тонущего корабля.

В гостиной стало тихо.

— Что же мне делать?!

От маминого грустного голоса у Нины защемило в горле.

— Был бы жив папа, — сказала бабушка (сестры знали — папой бабушка называла дедушку), — он бы сказал: что бы ни случилось, а Россия останется Россией. И если беда с Россией, так и мы с Россией.

— Надо же считаться с обстоятельствами! — воскликнула тетка.

Бабушка недовольно заметила, что можно детей разбудить, и, к великому их огорчению, велела Коле закрыть плотно дверь в детскую.

Солдат уехал.

В весенний воскресный день, когда ручьи неслись вскачь вдоль улиц, а копыта лошадей звучно цокали о булыжник мостовой, к дому Камышиных подъехала пролетка. С нее ловко спрыгнул высокий военный.

Как только появился гость, сестер отправили в детскую. Нина и Катя томились в ожидании, их обещали отпустить после обеда на прогулку. Наконец они услышали, что гость уходит, и тотчас же в детскую вошла бабушка, она притянула к себе Катю и Нину и непривычным срывающимся голосом сказала:

— Дети… Катюша… Ниночка… вашего отца… ваш папа погиб…

— Убил проклятый германец. Бедные сиротки… — запричитала няня.

— Замолчите, — строго оборвала ее бабушка.

— Совсем папочку убили? — спросила Натка.

Из черных, испуганно округлившихся Катиных глаз потекли слезы. Нине стало отчего-то страшно, может, оттого, что нянька зачем-то завесила зеркало темной шалью.

Вечером пришли священник и дьякон. Было как в церкви. В переднем углу на столе, застланном красной бархатной скатертью, стояли иконы. Сладко пахло ладаном. Священник с дьяконом пели: «Упокой, господи, душу усопшего раба твоего…» Было немного жутковато. Мама, бледная, очень красивая, в черном шуршащем шелковом платье, молилась и плакала. Бабушка стояла рядом с мамой, особенно строгая, и тоже молилась. К ней жалась Катя, Натка восседала на руках у няньки, улыбаясь, она поглядывала на блестящую ризу священника, наверное, ей казалось, что он, играя, машет кадилом. Нина стояла рядом с Колей. Она изо всех сил старалась подражать старшей сестре: Катя перекрестится, и она перекрестится, Катя заплакала, и Нина попыталась заплакать.