Нина отвернулась и закрыла лицо руками.

— Ну будь умницей, поцелуй папу… — мягко уговаривала мама.

Не в силах преодолеть страха и смущения перед этим незнакомым человеком, из-за которого ее теперь не будут пускать в кухню к Петренко, Нина громко расплакалась. Уходя, отец сказал: «Фу ты, какая плакса». С Ниной сделалось что-то вроде припадка. Пришлось позвать Петренко. У него на руках Нина притихла и задремала. Разбудил ее голос отца. Нина осторожно приоткрыла один глаз. Она уже лежала в кроватке. Петренко нет. Зачем он ушел? Это, наверное, его папа прогнал.

Отец и мама стояли друг против друга у стола.

— Никогда не понимал, — сердито проговорил отец, — твоего панибратства с прислугой. Как можно!.. Ты стоишь, а он сидит…

— Он же убаюкивал ребенка, — сказала мама, и по ее тону Нина догадалась, что мама тоже сердится.

— Он из команды выздоравливающих. Хватит ему отсиживаться, пора и в окопы! Там каждый штык нам дорог. — Все еще недовольным голосом отец повторил: — Пора и в окопы.

— А мне непонятно другое, — сказала мама.

— Что тебе непонятно?! Будь добра, договаривай! — повысил голос отец.

— А ты, будь добр, потише, ребенка разбудишь.

Нина поспешно зажмурила глаз.

— Она не спит, — отмахнулся отец. — Так что же тебе непонятно?

— Не понимаю, как ты можешь с таким пренебрежением относиться к людям, на которых держится земля русская?!

— Ах, уволь! — Отец поднял обе руки.

Нина теперь смотрела во все глаза, на нее никто не обращал внимания.

— На них держится земля русская, — с раздражением повторил отец. — Наслушалась черт знает чего и лепечешь глупости! Да они кричат, что им надоело вшей в окопах кормить! Им подавай землю и волю! Знаю. Начитался их прокламаций. Сыт по горло! Им дела нет до России! Им нужны свойклочок земли, свояхата, своябуренка! На нас держится Россия! Мы ее мозг! И мы не дадим… — Каким-то странным клокочущим голосом отец прокричал: — Не позволим! — Он круто повернулся, подошел к окну.

Нина видела его спину с приподнятыми плечами, нога у него почему-то подергивалась. Ей хотелось заплакать, но она испугалась, что еще сильнее рассердит отца, и сдержалась.

Мама все так же стояла, опустив голову, и для чего-то отдирала кружево от носового платка. И оттого, что они оба долго молчали, было особенно страшно.

Подрагивая ногой и растирая ладонями лицо, отец сказал:

— Извини. Погорячился. Сказывается контузия!

Он вышел из детской, даже не взглянув на маму.

…Петренко исчез. Нянька пояснила: «Не только нашего разлюбезного денщика, а и других-то всех позабирали. Германец шибко воюет».

Мама собирала в дорогу отца. Нина от него пряталась. Забиралась под рояль, раз залезла в гардероб.

Сестры лежали в постелях, когда он пришел прощаться. «Кажется, спит», — сказал он, склоняясь над ее кроваткой. Нина еще крепче зажмурила глаза. Он поцеловал ее в голову и ушел.

Нина скоро забыла об отце, она тосковала о Петренко.

Вместо него на кухне громыхала кастрюлями молчаливая Авдотья, Нина робко появлялась в дверях: а вдруг Петренко пришел? Авдотья поворачивала странно четырехугольную голову и шипела со свистом: «Брысь отцедова!».

Нине казалось, Петренко уехал ненадолго, он скоро приедет, возьмет ее на руки и скажет: «Яку гарнесеньку баечку кажу дитяточке». Но он не приезжал. Обняв деревянную, выструганную Петренкой куклу, она пробиралась к окну: по улице ходит много солдат, вдруг она увидит Петренко… Снег за окном крупный-крупный, будто бабочки мохнатые, всамделишные. Когда шел такой снег, Петренко говорил: «Бачишь, Ниночко, то на том свите чертяки перину трусят».

Сугробы в снежную погоду пухлые-пухлые, в солнечную — они блестящие, словно из стекляшек, на них даже больно смотреть. С каждым днем сугробы тускнели, оседали. Потом куда-то исчезали. Мама сказала — превратились в ручьи. Утром лед, вечером ручьи.

Нина больше не бегала в кухню посмотреть, не приехал ли Петренко, и с Катей о нем не разговаривала, а Натка не спрашивала: «Где Петреночка?»

И вдруг однажды Катя прибежала из кухни с красным лицом.

— Нина, там какой-то солдат, — задыхаясь, проговорила она.

Нина кинулась бежать, с размаху запнулась за ковер и, потирая ушибленную коленку, влетела в кухню.

Солдат сидел у стола. Совсем, как Петренко — одет так же и усы… Только это не Петренко. У этого лицо, как сыр — все в дырочках. И он старый. Нина убежала в гостиную. Легла на тахту, засунув голову под подушку.