Первое, что я делаю, принимаю душ и переодеваюсь в одежду, которую они предоставляют нам, которая не сильно отличается от одежды к которой я привык, но все цвета сочетаются друг с другом, они ничего не значат для этих людей. Я ношу черную рубашку и синие джинсы и пытаюсь убедить себя, что это нормально, что я чувствую себя нормально, что я адаптируюсь.

Суд моего отца сегодня. Я еще не решил, собираюсь я смотреть его или нет.

Когда я возвращаюсь, Трис уже полностью одета, сидит на краю кровати, как будто она готова спрыгнуть с неё в любой момент. Так же, как Эвелин.

Я схватила булочку с подноса с завтраком, который кто-то нам принес, и сажусь напротив нее.
– Доброе утро. Ты рано встала.

– Да, - говорит она, перенося свои ноги так, что они оказываются между моими.

– Зоя нашла меня утром у той большой скульптуры.
– Дэвид хотел мне что-то показать.

Она взяла стеклянный экран, лежащий рядом с ней. Он засветился, когда она прикоснулась к нему, показывая документ.

– Это файл моей матери. Судя по всему, она писала маленький дневник. Она подвинулась так, как будто было неудобно.
– Я еще не смотрела что там.

– Что ж,- я сказал, - Почему ты не читаешь его?

– Я не знаю. Она положила его обратно, и экран автоматически отключился.
– Я думаю, что боюсь этого.

Дети Отречения редко знают своих родителей в какой-либо значительной мере, потому что Отреченные родители никогда не проявляют себя так, как другие родители, когда их дети вырастают до определенного возраста. Они заворачивают себя в серую ткань доспехов и самоотверженные поступки, уверенные, что делиться - значит потакать собственным слабостям. Это не просто восстановленная часть мамы Трис; это первые и последние честные проблески той, кем Натали Приор действительно была.

Затем я понимаю, почему она так держится за него, как за магический предмет, который может раствориться в один момент. И почему она хочет сохранить его неоткрытым на некоторое время - это то же самое, что я чувствую насчет суда над моим отцом. Это может рассказать ей что-то, чего она не желает знать.

Я проследил за ее взглядом по комнате туда, где сидит Калеб, жуя кусок злака.

Мрачный, словно обиженный ребенок.

– Ты собираешься показать ему это?
– спрашиваю я.

Она не отвечает.

– Обычно я не сторонник говорить и показывать ему что-то,- говорю я.- Но в данном случае… это принадлежит не только тебе.

– Я знаю это, - сухо говорит она.
– Конечно я покажу ему это, но я хочу увидеть это первой.

Я не могу с этим поспорить. Большая часть моей жизни была потрачена на близкое хранение информации, проигрывание в моей голове снова и снова. Желание поделиться с кем-то это одно, а желание защититься - это естественно, как дыхание.

Она вздыхает, потом отламывает кусок булочки в моей руке. Я щелкаю по ее пальцам и она убирает их.
– Хэй, в пяти шагах справа от тебя их дополна.

– Тогда ты не должен жадничать, говорит она, улыбаясь.

– Справедливо.

Она притягивает меня к себе за рубашку и целует. Я держу ее подбородок рукой, пока отвечаю на поцелуй.

Тогда я заметил, что она крадет другой кусок маффина, я оторвался и посмотрел на нее.

– Серьезно.
– говорю я.
– Я принесу тебе один со стола. Это займет всего секунду.

Она усмехнулась.
– Есть кое-что, о чем я хотела тебя спросить. Ты хочешь сегодня утром сделать маленький генетический тест?

Фраза "маленький генетический тест" показалась мне оксюмороном.

– Зачем?
– говорю я. Просить показать мои гены, тоже самое что просить меня показаться голым.

– Я встретила парня, его имя Мэттьюс он работает в здешней лаборатории, и он сказал, что они заинтересованы в твоем генетическом материале для исследования, -сказала она. –

– И он спрашивал о тебе, в частности, потому что ты своего рода аномалия"

– Аномалия?

– Видимо, ты проявил некоторые характеристики Дивергента и не проявил других, - говорит она.
– Я не знаю. Ему просто любопытно узнать об этом. Ты не обязан этого делать.

Воздух вокруг моей головы становится теплее и тяжелее. Чтобы облегчить дискомфорт, я касаюсь задней стороны шеи, царапаясь о линию роста волос.

Где-то в течении часа или около того Маркус и Эвелин появятся на экранах. Неожиданно я понимаю, что не могу смотреть.

И даже несмотря на то, что я действительно не хочу позволить незнакомцу исследовать кусочки пазла, который составляет мое существо, я говорю:

– Конечно. Я сделаю это.

– Отлично, - говорит она и съедает другой кусочек моего маффина. Прядь волос падает ей на глаза, и я убираю ее назад даже прежде, чем она замечает это. Она накрывает мою руку своей, теплой и сильной, и уголки ее рта приподнимаются в улыбке.