— Тот людской материал изжил себя, — сузил глаза старик. — Нам просто не хватило времени.

— Для чего? Для того, чтобы истребить все человечество?

— Для того, чтобы открыть дорогу учителям и слиться с космическим разумом. Антарктида, где мы ждали их пришествия, стала добычей американцев. Окно закрылось. Сроки отодвинулись.

— Какое окно? — Славина почувствовала, что теперь уже она сходит с ума. И тут же вспомнила недавний рассказ Барта о космических кораблях нацистов и трансмерном окне в Антарктиде, через которое немцы общались с альдебаранами.

— Ты все правильно поняла, девочка, — с удовлетворением сказал безумец. — Только никто, кроме нас, не знает, что таких окон было два. И второе находится здесь!

— Что? — У Ольги зашумело в голове. — Трансмерное окно — здесь?

— Да, на Северном полюсе. Ведь именно Северный полюс — это та самая серебряная нить, которая связывает воедино всепланетарный разум с Космическим. И наши учителя, когда придет срок, проявятся именно здесь! И именно здесь спустится с небес Новый Иерусалим. Хотя мне милее его арийское наименование — Туле.

— Я все равно не поняла, в чем же заключается ваша миссия? — устало спросила Ольга. — Просто сидеть и ждать, пока Туле опустится на землю?

— Наша священная миссия заключается в том, чтобы открыть это окно!

Ольга представила себе гигантскую, во все небо, фрамугу и старика, взбирающегося по лестнице, чтобы распахнуть это окно, впустив через него мириады летающих тарелок…

— Не так примитивно, детка, — улыбнулся собеседник. — Это окно открывается особенными ключами. Ты их сегодня видела предостаточно.

Девушка недоуменно подняла глаза, не в силах понять, что имеет в виду странный и страшный старик. Тот сделал эффектную паузу, торжествующе взглянул на Славину и вымолвил всего одно слово:

— Сейды.

В реанимационном отделении областной больницы царила строгая и суровая суета. Обычная, в общем-то, когда человек, за жизнь которого долго и серьезно боролись, все же уходит.

Лицо младшего Шубина уже было накрыто белой простыней, медсестра, обходя один за другим приборы, выключала на них красные кнопки.

Тело переместили на каталку и вывезли в коридор, где оно должно было дождаться вызванного из морга санитара.

Зав отделением молча стоял в соседней палате, где теплый ветерок, веселящийся в выдавленном окне, едва заметно теребил многочисленные разноцветные провода, опоясывающие капсулу со спящей девушкой.

— Господи, — выдохнул прямо в порыв ветра пожилой доктор, — дай нам спасти хотя бы ее! Молодые не должны умирать!

Затем он набрал внутренний номер приемного покоя.

— Это реанимация. У нас тут окно выбито. Там, где капсула. Надо срочно заделать. Как-как! — вдруг разозлился он, видимо, в ответ на сонное недоумение с той стороны. — Это реанимация, ты что, плохо слышишь? Нельзя ждать до утра! Да хоть фанерой забейте! Буди дежурного рабочего, срочно!

Тремя этажами ниже главврач больницы, сгорбившись, стоял у окна. В голове, уставшей, больно и пронзительно гудевшей где-то в районе правого уха, билась одна-единственная мысль: что сказать Шубину? Как объяснить, что они не смогли спасти его единственного сына? Задействовав все имеющееся оборудование и всех ведущих специалистов.

Не поверит. Конечно, не поверит. А кто бы поверил, если рассказать, что за несколько часов молодой здоровый парень, спортсмен и красавец, превратился в дряхлую развалину. С состоянием внутренних органов, соответствующих по изношенности примерно девяносто-столетнему старику? Он и сам, доктор с огромным стажем и опытом, не мог в это поверить. И тем более — понять.

Мистика. Колдовство. Черная магия.

И надо же было этому случиться сейчас, за неделю до его отпуска… уехал бы себе спокойно, потом, вернувшись, погоревал бы вместе со всеми, посочувствовал бы вице-губернатору, вполне искренне, между прочим…

А теперь? Придется писать заявление об уходе. Кто из власть имущих доверит ему сейчас здоровье своих детей и собственное? Да никто! После сегодняшней ночи он — изгой. Таких во главе областной больницы — ведущего лечебного учреждения области — не держат.

Значит, не надо ждать, пока выгонят. Надо — самому. В качестве покаяния. Тогда его станут жалеть. Жертвой быть всегда легче, чем виновником.

Главврач, тяжело вздохнув, уселся в дорогое кожаное кресло и придвинул к себе чистый лист бумаги.