«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
вернуться

Гершельман Карл Карлович
Шрифт:

Последний век («Пройдут столетья. И поздний вечер…») [121]

Пройдут столетья. И поздний вечер Порочной, дряхлой земли Зажжёт над нами зыбкие свечи, Последние свечи свои. Будет тревожен розовый воздух Последней земной весны. Вкрадчивы будут близкие звёзды, Вкрадчивы и нежны. Ночи с тяжёлой серой луною, Террасы, мрамор, сады. И тусклое солнце — слишком большое, И слишком большие цветы. Будут ползти по карнизам узорным Болезненно-яркие мхи. На белых ступенях юноши в чёрном Будут читать стихи. Стихи и дворцы, и цветы, как пламя, И солнце — кровавое колесо, И девушки с розовыми ногами, Играющие в серсо. Стыдливые юноши в неге весенней У ног невинных подруг Им будут трепетно ласкать колени И нежно — ладони рук. И будет всё нежно, тревожно, пряно В тот сладко-усталый век. И красное солнце уйдёт в туманы Зловеще-зеркальных рек. Глухих обвалов тупые удары По ветхой земле проползут. В цветных гамаках блаженные пары Устами в уста замрут. Последних птиц последние стаи, Кружа над землей, прокричат. И солнце канет, дымясь и пылая, В последний, страшный закат.

121

Последний век.Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 220–221.

Серсо— игра, распространенная в XIX–XX в.: играющие перебрасывают друг другу легкое кольцо, которое надо поймать, насадив на особую палочку.

«Тысячи лет в безнадёжном пути…» [122]

Тысячи лет в безнадёжном пути: Ищем Его и не можем найти. В небе ли? В сердце? В груди? На звезде? — Неуловимый, везде и нигде. Сяду, вокруг беспристрастно взгляну. Вижу деревья и вижу луну. Вижу — полночный качается сад. Слышу — часы надо мною стучат. Сяду, взгляну беспристрастно в себя. Чувствую — руки, затылок, губа. В лёгкие воздух прохладный течёт. В ухе часы отбивают свой счёт. В те же часы — отличить не могу! — Те же часы на стене и в мозгу. Звёзды на небе и звёзды во мне Переплелись, шелестят в глубине. Звёзды ли, сузясь, вонзились в глаза? Я ли, большой, окружил небеса? Звёзды струятся, сияют и льнут, Сердце качают, по жилам текут. Звёзды и сердце. Часы и луна. Нет никого. Тишина, глубина. Надо ль искать нам кого-то ещё? Или и так до конца хорошо?

122

«Тысячи лет в безнадёжном пути…»Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 221. Другая публикация: SLL. С. 142.

«Два Бога — дневной и ночной…» [123]

Два Бога — дневной и ночной — Склоняются надо мной. Дневной деловит и строг, Бог жизни — прилежный Бог. Из дома уходит с утра: «Прощай, на работу пора. И ты не ленись, мой сын. Останешься в доме один. Что делать — увидишь сам. Ключи тебе передам, Хозяйство всё и весь дом. Отдашь мне ключи перед сном, Когда вернусь под конец». Бог жизни — щедрый отец. Бог смерти — кроткая мать. Постелит сыну кровать: «Набегался за денёк? Иди, отдохни, сынок. Ложись, усни, дорогой. Не бойся, я над тобой».

123

«Два Бога — дневной и ночной…»Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 56–57.

«Сижу над стаканом чаю…» [124]

Сижу над стаканом чаю, Вечерние окна глухи. Я жизнь, как стихи, читаю, Читаю жизнь, как стихи. Поэма страниц на триста. Читаю в один присест. Растянуто, водянисто, Лишь пара удачных мест. Удачны отдельные строки, Ну, скажем, первые сны О том, что женские щеки И розовы, и нежны. Строки о первом романе: Как в комнате у нее Сидели в углу на диване, Сидели — и это все. О том, как лежал кадетом В саду, в траву животом, И были: сад разогретый И я, и Жюль Верна том. Или еще (не вчера ли?): В столовой, молча с женой, И четко часы стучали, Стучали часы надо мной… Отдельные полные строки, Насыщенной жизни клочки, Беспримесной и глубокой, Все прочее — пустяки. Все прочее — нагроможденье Пустых и случайных фраз. Плохое стихосложенье, Ненужно длинный рассказ Про годы скучной работы, Про то, как становишься стар, Про службу, деньги, заботы И вечной спешки угар, И даже про климат гадкий, Про дождь несносный наш… Читаю все по порядку И злобно грызу карандаш. На каждом шагу заминка, Вычеркиваю и рву. «Вот эти главы — в корзинку, Оставить одну строфу». Задумано — гениально. Исполнено — ерунда. С решительностью похвальной В корзинку — и без следа. Сижу над стаканом чаю, Перебираю клочки. Я жизнь, как стихи, читаю Сквозь старческие очки.

124

«Сижу над стаканом чаю…»Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 58–59. Другие публикации: SLL. С. 142–144; «Вернуться в Россию — стихами…» С. 155–156.

«Посмотри-ка, что ты видишь над собой?..» [125]

— Посмотри-ка, что ты видишь над собой? — Вижу, звёзды разбегаются гурьбой. Тлеет лента потухающей зари, Вдоль по улице белеют фонари, И над городом стоит уже, ясна, Полноликая высокая луна. Ночь надвинулась, и вижу только свет. Несветящегося в этом мире нет: Светят окон убегающих ряды, Тротуары ярким светом залиты, Светят женские влюблённые глаза, Светят звёзды, прожигая небеса. — Но смотри же, притаилась неспроста Между звёздами слепая пустота. Темен хаос, и коварен, и силен. Всё заполнить, уничтожить может он. — Это правда, в небе пусто и темно. Лишь по каплям цедит Бог своё вино. Понемногу, чтобы глаз привыкнуть мог, Жгучий мир свой разворачивает Бог. Глаз привыкнет понемногу — и тогда Всё засветится насквозь и навсегда. Хаос тёмен, потому что его нет. Существует в этом мире только свет. В этом мире существует только Бог — Так щемяще, так слепяще одинок. Вместо ночи, вместо тысячи огней, Вместо города, луны и фонарей, Заполняя все небесные моря, Весь блистая, и сияя, и горя, В этом мире, сплошь от света золотом, Посмотри-ка, только Бог один кругом.

125

«Посмотри-ка, что ты видишь над собой?..»Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 57.

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОЗА

МИНИАТЮРЫ

Аруна и Харидаза. Индийская сказка [126]

Худ и наг сидит у дороги нищий Аруна.

Худ и наг сидит у дороги нищий Харидаза.

Ветер веет по дороге, посыпает пылью Аруну.

Веет, вьется, забивает глаза Харидазе.

126

Аруна и Харидаза.Индийская сказка. Печатается по тексту первопубликации: 127. Рассвет (Таллинн). 1927. 19–26 нояб. № 13. С. 7. Первое известное нам произведение К. К. Гершельмана, появившееся в печати. Было удостоено 2-ой премии на конкурсе, объявленном газетой «Рассвет» (другие премии не присуждались).

Звенит, блестит на дороге: едет белая царица на восьми белых слонах. Поют, бьют в гонги царицыны слуги, качаются слоны, нагруженные золотом.

— Подай, подай, царица, нищему Аруне!..

— Подай, подай, царица, нищему Харидазе!..

Добра и щедра белая царица; щедра и расточительна белая царица: не умеет считать богатств белая царица.

— Возьми, возьми, нищий Аруна!

— Возьми, возьми, нищий Харидаза!

Отдает всех слонов Аруне царица; отдает малую медяшку Харидазе царица.

Не знает цены богатствам белая царица.

Едет, качается Раджа-Аруна. Идет, качается нищий Харидаза.

— Нет богаче в мире славного Аруны!..

— Нет беднее в мире убогого Харидазы!..

Горят алмазные сетки на белых слонах; горит, звенит золото в тяжелых мешках. В парчовом шатре едет Раджа-Аруна.

Жжет белое солнце голову Харидазы; плачет, сжимая медяшку, убогий Харидаза.

Что это пылится впереди на дороге? Что чернеется на пыльной дороге? Это скачет со своими воинами черная царица.