Свекровь приподняла бусы, и Нина заметила, что соединяющая их нить совсем истрепана.

— Их можно нанизать заново, — сказала она. — Я найду человека…

— Я не сниму жемчуг, — гордо задрав подбородок, заявила свекровь. — Он утратит цвет, если его не носить. Я никогда не расстаюсь с этим ожерельем.

— Тогда оно рассыплется, — сказала Нина и протянула руку, указывая место, где нить особенно растрепалась.

Мадам вскинула руки, словно защищаясь.

— Не прикасайся к моим волосам!

За перегородкой Лола закричала:

— S'il vous plait!

Нина отдернула руку и посмотрела на Веру, ища у нее поддержки, но та лишь разрыдалась. Быстрые движения ухоженных рук с длинными пальцами. Горделиво склоненная голова. Нинина бабушка отнесла бы такую манеру плакать к «петербургскому кокетству». Мадам, не обращая на Нину ни малейшего внимания, прищурилась, словно только сейчас по-настоящему разглядела Веру.

Поднеся лорнет к глазам, она заявила:

— Вы так похожи на Софью. — Из ее глаз брызнули слезы. — У вас ее волосы. Хотите еще чаю?

На протяжении последовавших за этим событием недель Вера и Нина после работы частенько шли вместе в коммуналку работников искусства, где Вера ждала вестей от Герша, которые приносил ей Виктор. Хотя ахиллово сухожилие почти не беспокоило ее, Вера до полного выздоровления танцевала меньше обычного. Спала она в коммуналке у Нининой мамы, а все свободное время проводила у Нины, поскольку весточка от Герша могла прийти в любое время. Невозможно было угадать, когда он отделается от Зои и позовет ее к себе. Сидя за столом, она играла в карты или пила чай, в то время как Мадам предавалась воспоминаниям, пересчитывала столовое серебро и помыкала медлительной, вечно усталой Дарьей, время от времени жалуясь, что у нее не бьется сердце. Веру ее поведение не раздражало, но Нина не могла отделаться от тревожной мысли: «Еще один человек знает о социальном происхождении Виктора».

— Сегодня вечером Зоя едет в Катово. У нее там намечен на завтра концерт, — сообщила Вера Нине, которая, придя домой, застала там подругу в обществе Мадам и кричащей Лолы.

Дарья на общей кухне склонилась над плитой, где готовился ужин.

— Виктор сообщит, когда можно будет идти к нему.

Нину удивляло, что Вера каким-то образом научилась извлекать удовольствие из своего положения любовницы.

Лола клевала какую-то вещь на столе. Присмотревшись, Нина увидела фотографию в рамке: две молодые женщины, а между ними — мужчина.

— А это кто?

Мадам явно была не в восторге от ее вопроса.

— Это я, — объяснила она, — сестра и брат.

Черты ее лица разгладились. Молодой человек выглядел несколько старше своих сестер. Высокий. Стройный. Он был одет в мундир незнакомого Нине покроя. Девушка слева от него — такая же стройная. Ее темные миндалевидные глаза смотрят чуть в сторону, в то время как девушка справа пристально уставилась прямо в объектив фотоаппарата. На ее губах — легкая улыбка. Присмотревшись, Нина к своему глубокому удивлению поняла, что это Мадам. Глупо, конечно, но ее поразило то, что эта улыбающаяся девушка со временем превратилась в ее свекровь. Как?

Указав на свою сестру, Мадам сказала:

— Это Соня.

Ее голос изменился.

— Красивая… — заметила Нина.

Словно выражая свое согласие, Лола клюнула стекло, а затем блестящую рамку.

— Да. Она была очень талантлива. У нас хорошая кровь. Твоим детям, по крайней мере, не придется стыдиться.

Если поначалу Нина говорила себе, что у нее просто больное самолюбие, то теперь должна была признать: с появлением Веры оскорбления Мадам стали просто нестерпимыми.

— Ваш брат тоже красивый, — делая вид, что ничего не заметила, сказала Вера.

Мадам кивнула. Веки ее опустились, словно защищая хозяйку от болезненных образов из прошлого.

— Вот они, моя семья. — Ее голос дрогнул. — Убиты. Мертвы. А на их место пришли варвары. Такие, как эти армяне за стенкой…

Вера погладила ее руку. Мадам тоже часто поглаживала ее по руке. Было ясно как день, что Мадам предпочла бы иметь вот такую невестку. Чувствуя себя здесь лишней, Нина прилегла на кровать.

Словно уловив ее настроение, Вера сказала:

— Виктор с раннего утра на работе.

Работой они называли журнал, в котором Нинин муж был редактором отдела поэзии.

— Он вынужден так много работать, — глубоко вздохнув, произнесла Мадам. — В следующем месяце Виктор едет во Францию. Все мои платья оттуда. — Она посмотрела на Нину. — Плохо, что ты не едешь с ним.

Нина предпочла не отвечать, хотя такое положение вещей ее совсем не устраивало. Ее раздражали не столько расставания, сколько невозможность узнать, где муж находится в ту или иную минуту времени. Когда Виктор уезжал в Переделкино или в какой-нибудь из знакомых ей городов страны, Нина могла в минуты, когда скучала по нему, представлять его в знакомой обстановке.