И перерубить одним ударом хвост.

Падает на дно зиндана Алпамыш,

Растянувшись там во весь батырский рост!

Но настолько был он пьян, что все равно

Не очнулся, даже грохнувшись на дно,

И лежал на дне, как мертвое бревно,

Хоть и оставался жив и невредим.

Пленом расплатился он за то вино, —

Так ему, как видно, было суждено!

Тесно, сыро в том зиндане и темно, —

Он лежит без чувств — сознание темно,

А меж тем Чибар был схвачен, бедный конь!

Калмык

и

в досаде: «Э, зловредный конь,

Сколько неприятных нам доставил дел,

Хоть бы ты скорей, проклятый, околел!»

Конь на поводу был к шаху отведен,

Алпамыш в зиндан, — он в стойло заточен.

Шею до земли понуро клонит он,

От себя докучных мух не гонит он:

Как ни настрадался, как ни изнурен,

Ни зерном, ни сеном конь не соблазнен,

Даже и водой прохладной не прельщен:

Он судьбой батыра очень угнетен.

Злобой калмык

и

по-прежнему горят, —

«Что это за тварь такая!» — говорят —

И над ним насилья страшные творят:

Достают они колоду — и она

Не из дерева, а вся из чугуна,

Вес колоды — сто без десяти батман!

Бедному коню на шею груз кладут!

Шестьдесят батман железа достают,

Все это железо на куски дробят,

Гвозди и шипы различные куют,—

Байчибару в ноги забивают их,

Чтоб не мог тулпар не только убежать,

Чтобы ни стоять не мог и ни лежать.

Вот что терпит конь от недругов таких!

Шум у калмык

о

в в конце концов утих, —

Как-никак была достигнута их цель.

Столько-то проходит дней или недель, —

С Алпамыша сходит непробудный хмель;

Он открыл глаза: в уме ль он, не в уме ль?

Неужель он в плен попался? Неужель?!

Увидав себя заточенным в зиндан, сильно сокрушился Алпамыш душой и, раскаиваясь в своих оплошных делах, заплакал, так говоря:

— Суждено, увы, такое горе мне!

Узник я в чужой, далекой стороне!

В этом подземельи, в темной глубине

Сколько лет придется жить в позоре мне?

Вряд ли выбраться удастся вскоре мне!

Был главой Конграта, счастлив был вполне,

Был любим женой, утехой был родне,

Был мечом, щитом своей Конграт-стране, —

Все это прошло, минуло, как во сне!

Обречен я сам с собой наедине

В этой тесной яме, на холодном дне

Вспоминать о каждом том свободном дне!

Обо мне справляться кто придет сюда?

В той стране моей, что мной была горда,

Жив я, мертв ли — кто узнает и когда?

Посчитают так: случилась с ним беда, —

Он ушел в поход — и нет его следа.

Старый мой отец, моя старуха мать,

Долго-долго вам меня придется ждать!

Об освобожденьи можно ль мне мечтать?

Если бы имел я крылья, чтоб слетать,

Чтобы о себе хоть весточку подать!

Станешь там вдовою ты, моя жена!

Ты, сестра моя, как горевать должна!

Родина моя, защиты лишена,

Ты не станешь ли врагом угнетена?

Мощь моя была на благо вам нужна, —