В боевые дни врагов он удивит,

Кто на нем сидит, тот всех опередит.

Два крыла в своих подмышках он таит, —

Знай, что в три аршина каждое крыло,

Даже с половиной! И, как снег, бело.

Истинный тулпар, оказывается!..

Родился чубаро-серой масти он, —

С виду неказист, а как силен, смышлен!

Знаю: седоку доставит счастье он!

Сбруя — так и блещет медным жаром блях.

По небу парить он может на крылах,

Быстролетных птиц обгонит в облаках.

В гору хоть пустить, в равнину хоть его, —

Беспорочна всюду иноходь его…

Лучше состязанья с ним не начинай, —

Не добудешь ты узбечку Барчин-ай.

Конь узбекский, — правду ты о нем узнай, —

Истинный тулпар, оказывается!

Своего коня готовь хотя бы год, —

Жаль мне, Кокальдаш, твоих забот-хлопот.

А узбекский конь, как ни хитер ты будь, —

Хоть бы ты гвоздями вымостил весь путь, —

Может каждый гвоздик на скаку минуть,

Ни одной ноги не наколов ничуть,

И притом — обгонит твоего коня.

Этот конь совсем особенный тулпар!

Если б ты прельстился хитростью другой,

Если б ты его связал перед байгой,

Чтоб не шевельнул он ни одной ногой, —

Сам уйдя вперед дорогой скаковой

Даже на пятнадцать дней, — а все равно —

Первому тебе прийти не суждено:

Путы разорвав, сумеет Байчибар

Обогнать тебя — и первым прискакать.

Этот конь — совсем особенный тулпар!

Слушай, Кокальдаш: на мой совет склонись —

И перед конгратским гостем не срамись:

Лучше от байги заране отстранись.

Нет у нас во всей стране таких коней.

Барчин-гуль тебе не взять, — забудь о ней!

Раз не суждено, то покорись судьбе, —

Мучиться напрасно для чего тебе?

Путь байги хоть на шесть месяцев назначь,

Из любого места отправляйся вскачь, —

Но узбек поспеет первым. Плачь — не плачь, —

Знай, что этот конь клеймен клеймом удач.

Он — коням погибель, седокам — позор, —

Говорю: с Чибаром безнадежен спор…

Услышав такие слова, очень разгневался Кокальдаш:

— Знаю, Куса, — лукава душа твоя! И раньше злобу ты на меня имел. Теперь ты заранее сговорился с узбеком, — он тебе, наверно, дал три-четыре теньги, чтобы ты страху на меня нагнал, чтоб от байги отвел. Вот почему ты так хвалишь узбекского коня! Ну, хорошо, — попомнишь меня!..

С этими словами бросился Кокальдаш на сынчи — и выколол ему оба глаза.

— За твои глаза я уплачу кун, когда моего Кокдонана обгонит узбекский конь-скакун… А пока, — сказал он, — поедем-поглядим на того Алпамыша.

Собрались все девяносто калмыцких батыров — и Караджан с ними был — и шумной толпой поскакали все к Алпамышу…

Сидит Алпамыш в шатре. Сморит — какие-то калмыки едут: голова у каждого на юрту похожа, туловище — как холм крутой. Алпамыш, не вставая, грозно посмотрел на батыров. Растерялись без одного девяносто батыров калмыцких, давай соскакивать с коней, — руки на груди сложив, поклонились приезжему. Только один Кокальдаш-батыр с Кокдонана своего не слез — и так сказал Алпамышу:

— Мой совет, узбек, помяни, —

С этого пути поверни,

Собственную жизнь сохрани.

Своего добиться не мни.

Кокальдаш-батыр говорит, —

Он словами зря не сорит,

Сердце его гневом горит.

Что тебе до моей жены.

Уезжай, пока не убит.

Горы тучами окружены,

Силой мы с тобой не равны.