Я «завербовал» Паннвица, его секретаршу фрейлейн Кемпа и радиста Стлука в соответствии с полученным от ГРУ разрешением, обеспечивал их «доставку» в Москву. Как я к ним относился? Мое отношение к Хейнцу Паннвицу, крупному гестаповцу, и другим я, возможно, недостаточно полно, но все же совершенно правдиво, не скрывая ничего из того, что мне стало о них известно, указывал в моем письменном докладе на имя Директора, написанном еще в Париже в мае-июне 1945 г. и привезенном мною вместе с другими материалами в Москву. Все эти материалы были сразу же но прибытии в Москву вместе с Паннвицем, Кемпой и Стлукой перехвачены Абакумовым, организовавшим наш арест еще у трапа только что приземлившегося самолета.

В указанном докладе я приводил все ставшее мне известным о преступных действиях Паннвица и приводил мою собственную оценку его характера с его постоянным стремлением обеспечить себе карьеру. Я указал и все то, что мне было известно к моменту составления доклада не только о Паннвице, но и о фрейлейн Кемпе и Стлуке. Так как о Паннвице и Кемпе я уже достаточно рассказал, мне хочется еще немного остановиться на том, что стало известно о Стлуке.

Стлука служил в уголовной полиции в Австрии радистом (правда, я иногда слышал, что в жандармерии). Продолжал он служить в полиции и после того, как в марте 1938 г. Австрия была оккупирована немецко-фашистскими войсками. После начала войны его, как опытного со стажем радиста, направили в армию – в уже существовавшую службу подслушивания и слежки за появлением в эфире вражеских, нелегальных радиопередатчиков. Затем еще в 1942 г. его прикомандировали к зондеркоманде гестапо в Бельгии. Именно там он начинал принимать участие в радиоигре с «Центром», начатой Константином Ефремовым и Иоганном Венцелем. Затем после перевода зондеркоманды в Париж участвовал в проводимой Гирингом и Леопольдом Треппером радиоигре с «Центром».

Встречи со Стлукой постепенно становились более частыми, в особенности после того, как мы переехали на улицу Курсель. Вскоре я узнал, что он очень переживает свою разлуку с семьей, постоянно проживающей в Австрии.

Не составляло большого труда убедиться, что Стлука оставался верным сыном Австрии. У меня уже не было сомнений, что, хотя и нервничая, Стлука верил в то, что ему удастся доказать в любом случае, а в особенности в случае поражения Германии, что его совесть чиста и участие в сотрудничестве с гестапо, в том числе и в проводимой немцами радиоигре, было вынужденным. Он мог легко доказать, что действовал по приказу, а ослушаться, отказаться от выполнения, безусловно, значило бы, что это приведет его и всю его семью к преследованию. Он знал, сколько людей, проявивших свой патриотизм и уклонившихся от служения оккупантам, было арестовано, а затем загнано в концентрационные лагеря, из которых мало кто возвращался.

Все это заставило меня более тщательно присматриваться к Стлуке. Я понимал, что он мне совершенно необходим, может оказать огромную помощь в моей совершенно необычной для разведчика, попавшего в руки иностранной контрразведки, деятельности. Я понимал, что использование Стлука в интересах моей деятельности крайне опасно не только для него, но и для меня самого, а быть может, и для Паннвица тоже. Надо было рисковать, и я на это пошел.

Приближалось начало очень опасной, но совершенно необходимой деятельности. Это «сотрудничество» с криминальным советником, начальником зондеркоманды гестапо «Красная капелла» должно было не только спасти жизнь многих людей, в том числе и французских патриотов, участников движения Сопротивления, но также, по возможности, исключить вероятные последствия от направляемой в «Центр» дезинформации, что имело место во время игры, проводимой гестапо с «Центром» при непосредственном участии Леопольда Треппера. Надо было и обдумать объем вопросов, требующих тщательного изучения, дабы в будущем избежать тех ошибок, которые имели место в работе наших резидентур.

Естественно, слушая все высказывания Хейнца Паннвица, я не мог еще полностью ему доверять. Я мог предполагать, что и эти разговоры, которые затеял со мной криминальный советник, начальник зондеркоманды гестапо «Красная капелла», основаны на интересах немецкой контрразведки и начаты совместные действия на тот случай, когда понадобится что-либо предпринять в интересах Германии.

Интуиция мне подсказывала, что из всех участников разговоров доверять я могу, в первую очередь, с наибольшей уверенностью в его правдивости только Отто Баху. Однако я уже говорил о том, что действия доктора Вальдемара Ленца, хотя бы в вопросе выполнения его функций «связиста» между Озолсом и мною, тоже располагали к нему, мне очень хотелось верить, что он искренний, доброжелательный и порядочный человек.

Постепенно я начинал больше доверять и Хейнцу Паннвицу. Немалую роль в этом отношении сыграла фрейлейн Кемпа. Я не исключал возможности того, что он делится с ней своими планами и не скрывает свои намерения поддерживать со мной близкие контакты в их, повторяю, интересах. Для нее «интересы» заключались прежде всего в том, чтобы сохранить надолго, а быть может, даже навечно их любовные отношения. Именно поэтому она и стала стараться сблизиться со мной. Так мне казалось, я хотел в это верить и пытался ее отношение ко мне использовать в своих интересах. Опережая события, сразу укажу, это мне удавалось и выражалось в том, что я все больше был в курсе многих событий, характеризующих повседневную деятельность зондеркоманды. Больше того, она предупреждала меня, по отношению к кому из работников команды надо относиться с большей осторожностью и с меньшим доверием.

Не буду скрывать, с каждым днем у меня крепло предположение, что все действия начальник зондеркоманды «Красная капелла», связанные со мной, согласовывает с руководством в Берлине. Мне казалось, что отношение ко мне со стороны Хорста Копкова, изредка навещавшего Париж, тоже в значительной степени изменилось. Он стал ко мне относиться, я бы даже сказал, с демонстративным доверием и симпатией. Это меня настораживало. Я принял решение быть предельно бдительным и анализировать тщательно все, что нужно предпринимать в дальнейшем.

Однажды по просьбе Озолса Паннвиц разрешил мне встретиться с ним. При нашей встрече должен был присутствовать Вальдемар Ленц. Меня доставили на автомашине, которую остановили на довольно большом расстоянии от обусловленного для встречи места, куда мы медленно направились с Ленцем. Несколько в стороне за нами следовали два сотрудника зондеркоманды.

Вновь проявляя искреннюю заботу о Золя, его жене и удочеренной девочке, Вальдемар предложил мне потребовать, повторяю, потребовать от Озолса, чтобы он и все члены его резидентуры, все связанные с ней лица перешли полностью на нелегальное положение, переменив немедленно свои адреса, которые были указаны в ранее переданном «для меня», хотя в то время я еще не участвовал в радиоигре с «Центром», списке. Сразу укажу, что это мое «распоряжение» было всеми выполнено, за исключением Питера. Именно это дало возможность полиции его арестовать. Как я писал в своем докладе на имя Директора, об этом аресте я узнал буквально за несколько дней до нашего отъезда в Москву. При этом Паннвиц дал понять, что лично он к этому аресту не имеет никакого отношения.