– Да ты, Сань, просто перепутала сладкую дачную жизнь с грубой деревенской! – не заметив ее смятения, вынесла свой вердикт Поль. – Дачник – это одно, а коренной деревенский житель – это уже совсем другое. Непрестижно нынче крестьянином быть, и никогда престижно не было.

– А надо, чтоб обязательно престижно было?

– А чего ты вдруг спрашиваешь – с такой подковыркой в голосе?

– Разве?

– Да ладно, ты меня за дурочку-то не держи… Знаешь, вот терпеть не могу ханжества с претензиями на высокую духовность! Вроде того – зачем о новой юбке мечтать, если телеса можно трухлявым рубищем прикрыть, или зачем шампанское пить да устрицами заедать, если можно водичкой с черным хлебушком насытиться… И про городскую жизнь – то же самое! Да, в городе жить престижнее, это и козе понятно! А если еще и хорошо жить… Вот как ты, например… Так что не зли меня этими разговорами, Сань, прошу тебя!

– Ладно, не буду.

– Вот опять ты! Сказала, как отмахнулась. Вроде того, мне твоей тонкой душевной организации не понять. Посмотрела бы я на твою душевную организацию, если бы тебе пришлось ходить в юбке, перешитой из штанов! Чувствуешь себя как… лохушка последняя. А не хочется, ой как не хочется в жизненном осадке плавать! Кажется, наизнанку бы вывернулась, чтобы всплыть наверх да в сливках искупаться!

– Господи, Поль… Да не предусмотрено природой для нормального человека ни осадка, ни сливок…

– А что предусмотрено?

– Да просто – жизнь… У каждого своя. Жизнь в равновесии, не зависящем от вкусовых качеств.

– Это у тебя, что ль, равновесие?

– Нет. У меня – нет. К сожалению. А хотелось бы.

– Да уж… Правильно про тебя Кирюша сказал, что ты мутная какая-то… Есть, есть в тебе другое нутро, я иногда его до раздражения чувствую!

– Да брось… Я такая же, как все, Поль.

– Ладно, не буду я с тобой спорить… – вдруг вяло махнула рукой Поль, тяжко вздохнув. – Действительно, чего я вдруг на тебя наехала… Наверное, просто домой возвращаться не хочется. Хорошо у тебя тут время провела, сытно… А дома – что?

Дома все одно и то же, вечные разговоры о нехватке денег… Тоже, можно сказать, жизнь в равновесии. И тоже не зависящем от вкусовых качеств. Потому что там вкусы как таковые напрочь отсутствуют. Ладно, проехали… Прости, подруга, несправедлива я к тебе. Ты меня, выходит, пригрела, юбку вон подарила, а я тебя же и кусаю… Не обижайся, что я тебя, как Кирюха, мутной обозвала, ладно?

– Я не обижаюсь, Поль.

– А кстати, о Кирюхе… Может, позырим напоследок на нашего красавца? Давай включай телевизор, там началось уже…

Включенный телевизор вспыхнул аккурат Кирюшиным экранным лицом, на конце произнесенной им фразы: «– …Честное слово, я стараюсь…»

Камера тут же отъехала назад, выдав панораму то ли беседки, то ли небольшой веранды у дома, где Кирюша сидел на скамеечке, грустно уставившись в лицо девушки-ведущей. Вздохнув, она ласково тронула его за плечо и, видимо, в продолжение диалога, проговорила сочувствующе:

«– Понимаешь, Кирилл, ты себя здесь никак не проявляешь… Давай взбодрись, где твой потенциал, в конце концов? Ты же так хорошо заявил о себе на кастинге!»

– Ха! Потенциал! Захотела найти черную кошку в темной комнате! – злорадно прокомментировала Поль, устраиваясь с ногами на диване. – У глупых и красивых мужиков никакого потенциала вообще природой не заложено! Не то что у нас – умных и страшненьких девочек…

«– Ты делай хоть что-то, чтоб тебя на голосовании не выгнали! – между тем тихо и проникновенно наставляла Кирюшу ведущая. – Проявляй себя как-то! Я понимаю, что с Таней Колывановой у тебя ничего не получилось, но ведь на ней свет клином не сошелся! Здесь и другие девушки есть! Тебе нравится здесь еще кто-нибудь?

– Я… Я не знаю… Я подумаю, конечно… – торопливо закивал ей в ответ Кирюша.

– Вот и подумай! А то у меня уже сложилось впечатление, что ты вообще не умеешь по-мужски ухаживать… Ты что, никогда не добивался расположения девушки?»

– Ну да, будет он добиваться, как же… – снова зашипела Поль, подтягивая коленки к подбородку. – Он у нас молодец только среди овец!

– Э, осторожнее на поворотах! – не выдержав обидного комментария, пихнула она подругу локтем в бок. – Это я, что ли, овца? – И, глянув в опрокинутое страданием лицо Кирюши, проговорила насмешливо: – Ну да, точно, овца и есть…

Поль повернула к ней лицо, встретились глазами… И расхохотались обе, звонко хлопнув протянутыми друг к другу ладонями. Хотя и не сказать, чтоб очень уж весело расхохотались. Скорее грустно. И в следующий уже момент отвернулись друг от друга, нарочито внимательно уставившись в экран телевизора.

Экран опять безжалостно выставил их взорам несчастное лицо Кирилла. Парень мычал что-то невнятное, исходя потугами перед направленной на него камерой. Явно вдруг бросилось в глаза, как жалко и некрасиво дергается уголок его рта.