Шрифт:
К мосткам она явилась в известном Куропёлкину по первому знакомству с Баборыбой сиреневом купальнике (потом купальники меняла на более яркие и откровенные) и тёмно-синей резиновой шапочке (и шапочки бывали у неё прежде разных цветов). Знать, в возвращении к благополучно опробованному купальнику имелся для Лоси-Милы важный смысл.
Шапочку на этот раз она слишком низко натянула на лоб. И надела тонированные водозащитные очки. Её дело, решил Куропёлкин.
Однако совершенство линий её тела он не мог сейчас не отметить. Будто бы впервые рассмотрел Баборыбу. Ему даже показалось, что ноги её удлинились. Может, она под влиянием компотов из лапландских орхидей или нектаров бога Одина стала расти? Какая радость для профессора Удочкина иметь возможность и дальше исследовать развитие её организма!
«Какой Удочкин! — оборвал свои соображения Куропёлкин. — Она же не Баборыба, а синхронистка Мезенцева!»
Но вдруг…
Так. И дальше будем считать, что она — Баборыба.
Баборыба со своих мостков указала пальцем вниз. Опять, что ли, онемела? И сбросила с себя купальник. Куропёлкин чуть ли не взвыл от восторга и досады. Как же он за месяц не разглядел со вниманием прелести Баборыбы! Правда, показалось ему, он увидел нечто знакомое и вовсе не присущее Миле-Лоси.
Но соображать было некогда, и под водой случилось нечто волшебное, через две с половиной минуты получившее продолжение в комнатах за предбанниками. Утомившись, Баборыба, снова глухонемая, так и лежала рядом с Куропёлкиным, не сняв шапочку и очки, до того устала, как посчитал Куропёлкин, от напряжений страсти.
272
И вдруг она спросила:
— Ну, так что, брал ли взятки Алексей Александрович Каренин или не брал?
273
— Чего? — чуть ли не вскочил Куропёлкин. И тут же заявил, будто висел на дыбе, а к нему подносили раскалённый кусок железа: — Не брал! Не берёт! И не брать не будет!
— Да успокойся ты, любезный мой Шахерезад, я не из тех, кто умеет пытать, — сказала Лже-Баборыба и сняла шапочку и водозащитные очки.
И замолчала, возможно, вспомнила о Люке.
— Нина Аркадьевна… — прошептал Куропёлкин. — Нинон…
— Никто и никогда не называл меня «Нинон», — произнесла госпожа Звонкова, то ли просто и для себя подтвердила реальность, то ли выразила неодобрение фамильярности подсобного рабочего.
— Извините, Нина Аркадьевна, — сказал Куропёлкин, — но ваше появление здесь и нынешнее купание породили во мне странные чувства…
— Сейчас породили, — спросила Звонкова, — или уже в Аквариуме?
— Неважно, — сказал Куропёлкин. — Вы считаете, что со мной можно позабавиться, как с игрушкой?
— Евгений Макарович, — обиженно произнесла Звонкова, сумев прикрыться при этом какой-то тряпкой, — вы позволяете себе слова бестактные…
— Действо с подменой так называемой Баборыбы, насколько она стала мне понятной, не могло обойтись без удовлетворения какой-либо её выгоды или выдачи ей приличной суммы денег за якобы проделку. Тогда получается, что меня на время ради чьего-то развлечения продали и купили. Это оскорбительно…
Звонкова встала, отбросила камуфляжную было тряпку, нисколько не стесняясь своей наготы, сказала:
— Вы, Евгений Макарович, преувеличиваете свою ценность. Никто вас сегодня не покупал и никто не хотел вас оскорбить. Вы меня не поняли, и от этого мне больно.
— Для того чтобы я вас понял, признайте недействующим мой с вами контракт и отпустите меня с богом, — сказал Куропёлкин.
— Я не буду этого делать, — сказала Звонкова, — ради вашего же благополучия. Или даже ради сохранения вашего бытия на Земле. А поблажки вы получите.
Призыв к бизнес-занятиям прозвучал в сотовом телефоне, естественно находившемся вблизи госпожи Звонковой, пусть и на полу, и заставил даму выслушать чьи-то слова и ответить: «Сейчас выезжаю!»
Куропёлкину же на прощание были обращены слова иные:
— Вы, Евгений Макарович, обижены на меня и составили мнение обо мне, как о коммерческой вампирше, в житейских ситуациях — с расчётами точных наук, способной приобрести всё, что пожелаю. Мне это горько и обидно. Вряд ли вы пожелаете впредь иметь со мной какие-либо общения, но прошу вас без предвзятостей оценить то, что и почему с нами сегодня произошло. Я ведь тоже человек…
274
С Баборыбой-Мезенцевой Куропёлкин разговаривать и выслушивать её объяснения отказывался.
Да и с Селивановым встречаться не желал.
А тот норовил с Куропёлкиным переговорить.
— Не лезьте ко мне в душу! — пресекал его попытки Куропёлкин.
Селиванов, похоже, понял, что Куропёлкина пока не следует теребить. Пусть успокоится и очнётся. Но чувствовалось, что Селиванов не намерен отступать и ему необходимо сообщить Куропёлкину о чём-то существенном.