Куропёлкин обернулся.

Мусорная машина уехала и Барри увезла.

Куропёлкин успокоился. И пообедал.

Но после обеда вдруг занервничал. И ощутил потребность в каких-либо немедленных действиях. Первое соображение удивило самого Куропёлкина. А не пойти ли и не проверить, истинные ли деньги ему вручила Дуняша в конверте или игровые. То бишь фальшивые.

При полуденной прогулке Куропёлкин углядел возле Дома водных процедур магазинчик, возможно, для дворовой челяди. Туда Куропёлкин, отложив чтение китайского романа о Цветах слив, и отправился.

Магазинчик работал, деньги из конверта оказались честными, государственными знаками, и Куропёлкин приоделся.

В примерочной удивился. Получалось, что похудел. Но дряблость в мышцах не обнаружилась. Цены в магазинчике на ярлыках предлагались не кусачие, а Куропёлкин был способен на более крутые потраты. Но, подумав, согласился с ценами, тем более что дорогие товары, и костюмы в частности, в магазин не были завезены (может, их сюда и никогда не завозили, зачем они дворовым людям?). Куропёлкин постоял у напольного зеркала, пытаясь убедить себя в том, что он не так уж и плох и противен. «Элегантен! Элегантен!» — оценили его продавщицы (но стали бы они отпускать подковырки?). Тем не менее Куропёлкин засмущался. Элегантным, при его широкой кости (ну хоть рост — пятый), мощным плечам и накачанных ручищах, признать его было трудно, но мало ли какие любительницы могли повстречаться в его жизни? И всё же будто для того, чтобы проверить искренность продавщиц, Куропёлкин пожаловался:

— Лохмы-то какие! Тут уж никакой новый костюм не сделает элегантным.

— Лохмы — это да! — поддержали его продавщицы.

— Надо срочно стричься! — постановил Куропёлкин. — Но где?

— Не здесь, — сказали ему. — Были хороши массажистки и стилистки Вера с Соней, но они сейчас не у дел. Вам надо ехать в Москву. Если, конечно, имеете деньги. Там теперь в салонах такие цены!

— Имею, — сказал Куропёлкин.

— Вот и поезжайте. Прикупите у нас зонтик, обещаны дожди. И поезжайте.

Куропёлкин сразу же понял, что продавщиц заботит не его здоровье и не опасность переохлаждения клиента из-за дождевых капель, а репутация товара. Наверняка изделие было произведено в каких-нибудь внутренних провинциях Поднебесной вчерашними землекопами, да хоть бы и в самом Шанхае, и могло расползтись по швам под струями среднерусского ливня. Ну и ладно, коли деньги есть, ублажу себя и в дорогом московском бутике.

А зонт, ростом в трость, мог пригодиться для степенных прогулок по городу (какому?). Так или иначе, но Куропёлкин зонт прикупил. И позже не пожалел об этом.

А его охватила дурость. Кураж купецкий, желание, справиться с которым он не мог: «В Москву! В Москву!» Будто парикмахерских в каких-нибудь соседских поселениях не имелось, будто все они были сожжены французами, не вытерпевшими запахов тройных одеколонов, в памятном Бородинском году.

В конце концов, можно было попросить Дуняшу привести в порядок его лохмы. Обращение к Баборыбе при этом исключалось.

Так нет! В Москву! В Москву!

Подумал о том, что при нём должны быть бумаги, узаконивающие его пребывание в Москве. А то ведь возьмут и вышлют по месту жительства. А что? Вот было бы хорошо, если бы его не возвратили в поместье Звонковой, а сопроводили бы в Волокушку.

Не сопроводят и не отправят. Вернут именно под надзор господина Трескучего. И возникнут основания наградить Куропёлкина решительным денежным штрафом.

Куропёлкин подошёл к книжной полке с намерением вернуть туда на время два тома «Цветов сливы в золотой вазе» и увидел на полке паспорт.

Паспорт удостоверял личность Куропёлкина Евгения Макаровича, военнообязанного и не имеющего жены.

Может, он и прежде лежал здесь, но Куропёлкин его не замечал. Тратил время на общения с Баборыбой. И жил невнимательно.

Последовал поход Куропёлкина к воротам, возле которых, по подсказке Дуняши, имелись автобусные остановки. Ждать пришлось недолго. Куропёлкин уже понял, что автобусы, ближе к воротам, спешат в Талдом, остановка же для путешественников в Москву — через дорогу. Всё удивлялся тому, что привратники не потребовали документы (наверное, и пропуск был надобен), а только взглянули на него и кивнули: «Проходите!» Впрочем, об этом раздумывать не вышло времени, подрулил автобус. Салон его был полупустой, Куропёлкин уселся у правого окна, один — на шесть кожаных и нераскуроченных пока хулиганами сидений. Зонт пристроил между ног. Но километров через пять случилась остановка при рядах дачных новостроек в два или три этажа с дымками топившихся бань. И тут в автобус повалил, с шумом и толкотнёй, народ. Возможно, торговые люди здесь ещё не развернулись, заставляя безлошадных жителей отправляться с сумками, в частности и на колёсиках, за провиантами и напитками. А кого-то и за программами телевидения с надеждой увидеть в грядущие дни Петросяна и корифеев «Комеди клаба», хотя бы рычащего Бульдога или атлета Артура с его тёплым пирожком. По поводу Бедросыча и позолоченного шарманщика беспокоиться не приходилось…

Но эти свободно-беспечные размышления Куропёлкина были сейчас же истоптаны. Все места на трёх рядах вокруг него были заняты теперь нагло-злыми молодыми людьми. Породу таких отродий Куропёлкин знал хорошо. И радоваться было нечему.

При повороте же головы Куропёлкин обнаружил, что слева от него сидит его флоридский знакомец Барри. Теперь уже не в комбинезоне мусорщика, а в джинсовом наряде и в шляпе героя вестернов Джимми Буффало.