Из Берлина вернулись б-го, 7-го — отдыхали один день, а 8-го уже начали работать с полной нагрузкой. То есть по 12 — 14 часов ежедневно, как и всегда. Очень мощная была дистанция по напряжению и результатам. Просто мощная. 4-й курс вырастает в хорошую труппу, со своими лидерами. Крутыми, я бы сказал, лидерами: Лысов, Сабитов, Фандера, Бородина... и еще пять-шесть человек, не мень­ше, работают уже на большом, настоящем уровне. В них уже явно видна Школа.Это, пожалуй, самое главное... как они играют.

Шеф улетел в Бельгию 16-го (там у него семинар) и затем в Париж. И все показы проходили уже без него. И это тем более важно. Итак: 16, 17, 18 — Т. Манн, 12, 19 — Достоев­ский, 21 — Платон, и 24 играли «Регfоrmance» в развалинах 1-й студии. Это, наверное, историческое событие. Как-то оно зафиксировано на видео ТВ. Играли Платона, «Государ­ство», Яцко, Ануров, Лавров, Храбров, Вороненкова; Т. Манна «Фьоренцу», Лысов и Толмачева.

Достоевского Ф. М. 1. Яцко — кн. Мышкин, Репецкий — Рогожин. 2. Чиндяйкин — кн. Мышкин, Лысов — Иван Федо­рович, Рогульченко — Иван Петрович. (О католицизме.)

29 февраля 1992 г., Москва

Швейцарский проект.

22 февраля — 4 марта. Москва. О. Уайльд, «Саломея». Реж. Ливио Андреа.

Показы (открытые) в Москве, в «Уране», 19-20 марта.

Без даты

Вчера в Доме кино состоялась премьера, наконец-то, нашей летней картины «Мертвые без погребения, или Охота на крыс». Такое вот название.

Выходил на сцену, получал аплодисменты и поздравления. Все, как положено.

Банкет.

Настроение скверное.

22 марта 1992 г., Москва

Полгода со дня последней записи.

Уже не упомню даже самые главные события. Много всего. Главное, пожалуй, выбор. Выбор, который пришлось сделать. Это очень длинная, запутанная и, как всегда в на­шем театре, тягостная история, связанная с продолжением работы над «Бесами» Тьерри Сальмона ( Тьерри Сальмон — бельгийский режиссер, много работавший в Италии. Неутомимый исследователь, экспериментатор. Создал несколько заметных европейских проектов. К огромному сожалению, Тьерри рано ушел из жизни, разбился ночью на автостраде, возвращаясь после очередной премьеры из Италии домой в Бельгию). Короче, было очень выгодное предложение от Валенти и Сальмона. То есть я должен был уехать в Италию на год (или даже зна­чительно больше). Вначале шеф (т. е. Васильев) отнесся к этому весьма одобрительно, тем более всю историю сам же когда-то начал раскручивать, потом начались у него сомнения, колебания, незнания и т. д., обычным путем до истерики и наконец привычно-приятного состояния стабильного конфликта.

Насколько мы с ним разные люди. Для меня подоб­ное состояние — самое худшее, что есть в жизни. Он (по крайней мере, впечатление такое) просто не может долго существовать в другом пространстве.

Впрочем, я не собираюсь описывать всю историю эту. Она достаточно тривиальна и выделяется только содержа­щимся в ней предметом.

Короче, я плюнул и сказал: все, я уже никуда не еду. Мне все равно, пусть будет как будет.

Толя моментально успокоился, стал опять приветливым, заботливым другом и... конечно, не знал, что же теперь со мной делать (в смысле работы).

Таким образом начались бесконечные каникулы.

В июле Достоевский.

Август, сентябрь — каникулы.

Сегодня собираемся. Но сам он приедет только 27-го (из Парижа).

Лето было замечательное. Трудно даже выговорить: я ездил в деревню Чёрное. В бывший ЛЗК. Я не был там 33 года. Раса охотно согласилась на эту поездку. Вот тут-то и чувствуешь, что не писатель, а только лицедей. Как описать, да просто зарегистрировать факт, как? Нет, невозможно.

Эта летняя поездка — что-то особое в моей жизни. Что-то небывалое, страшное, невероятное, лиричное, нежное... конечное.

Показы: 24 — свободная тема, Гете, Пушкин, Лермонтов, Тикамацу. 25, 26 — «Иосиф». Публика была примерно 70-80 человек. Для этапаочень хорошие показы. Несколько работ просто отменных (Яцко-Фандера, например), и несо­мненный общий рост. Сегодня разговор. Две темы сегодня: организационная и творческая. Лучше начать, конечно, с творческого.

23 сентября 1992 г., Москва

Моя жизнь, так сказать, личная, персональная, перестала быть, как бы и нет ее вовсе, то есть не как бы, а нет. Утром просыпаюсь, спешно завтракаю чем бог послал и бегу... в театр (на работу, как угодно), и весь день проходит здесь, в «Уране». Весь буквально. Иногда на несколько минут выхожу, чтобы купить хлеба. И покупаю, если в булочной нет очень уж большой очереди, а то и махнешь рукой, плюнешь и идешь без хлеба.

Сделал несколько хороших работ. Живем мы здесь зам­кнуто. Работаем с 11.30 утра до 22-х примерно, потом арти­стов отпускаем и еще сидим с шефом. Пьем чай, говорим допоздна, до 12-ти, до половины 1-го, но уж в половине уходим обязательно, чтобы успеть на метро (в такси я уже не езжу, совсем). Почти каждый день к концу репетиции приходит Никита Любимов. Это хорошее время... можно не спешить, поболтать обо всем.

Работаем над «Иосифом и его братьями». Интереснейше работаем. Это непереводимо... Связано с Библией, с песно­пениями духовными, с человеком. Для подобной работы нужна новая генерация артистов. Иная.