Шрифт:
Пять раз в неделю — Община (то, что раньше называлось показом). Начинаем ровно в 6 вечера с песнопений, и потом переходит все к чтению Библии (Бытие), и вместе с этим(а не на фоне) начинают играться сцены романа.
Бывают и просто потрясающие вечера. Может быть, возрождение мистерий. Или не возрождение, а начало.
Начало. Шеф не скрывает, что работа эта впрок (в будущее). Потребуется 1,5-2 года, так он думает.
Так течет день. Расписание плотное. Три раза в неделю занимаюсь тренажем. Группа у меня небольшая, 5 человек. Но хорошая группа. Очень хочу работать с ними хорошо и с пользой для дела. Возвращаюсь в свое Орехово-Борисово, конечно, поздно, принимаю душ, немного ем иногда и ложусь... Пытаюсь читать немного или слушаю вражьи голоса (ну, это раньше были «вражьи» голоса, а теперь... другая жизнь), слушаю «Свободу». Что в мире творится, слушаю, в ближнем и дальнем.
Вот тут только что-то и узнаю... Эмоций по поводу всяких теперешних новостей уже никаких нет... Даже наоборот бывает, даже думаешь иногда, надо же, привел Господь дожить до каких времен. Часа в три, в четвертом отключаюсь. Иногда и радио забываю выключить, так и сплю под озабоченное кудахтанье...
И все сначала... Новый день. Так прошел сентябрь, так прошел октябрь.
30 октября 1992 г., Москва, Сретенка, «Уран», вечер
Труппа вышла из отпуска 23-го. Начали самостоятельные репетиции. Вчера А. А. вернулся из Парижа, и сегодня первая встреча. Стоит декорация «Иосифа». То, что мы сегодня начинаем, должно закончиться, т. е. что-то должно быть, вы новый ансамбль театра, и этот ансамбль должен прожить (в своем основном составе) очень долго, хотя опыт говорит, что долго не бывает. Самый долгий срок у меня был 12-13 лет. Ну, конечно, с процессами. И это не были радостные дни прощания — нет, нет. Это были тяжелые дни, как разлад в семье, и до сих пор у многих эти раны еще отзываются, бывает, и так или иначе выражается это — да... до сих пор.
Мои ученики от 1981 года (курс Эфроса), я на них сильно рассчитывал. Но они оставили театр быстро, каждый по-разному, но... быстро. Клименко, Юхананов, Берзин уходили не просто. И тоже до сих пор конфликты существуют в прессе, в высказываниях и т. д.
Следующая труппа прожила (курс Буткевича), просуществовала 3,5-4 года — до 90-го года, и в 90-м перестала существовать. Здесь более мирно расставались люди, но не все. Это был крутой, прочный ансамбль.
Я начал заниматься театром с 68 года, всегда наблюдал один и тот же процесс. Я выполнял роль посредникамежду старым и новым. Я усваивал старые идеи и вырабатывал новые и передавал их.
Меня мало любили, много оскорбляли. Я дожил до времени, когда мои ученики не признают, что воспитание и эстетику они получили от меня. Таков путь мастера. Начиная этот путь, надо знать, что придет время, начнут отказываться от того, что все получили. Я никогда не относился смиренно к этому. Грустно сознавать, заканчивая 25-летие, — ничего нет, под моими спектаклями могут подписаться мои ученики. Актеры, которые со мной работали, говорят об унижениях и смерти.
Вот и мы с вами начинаем нашу новую жизнь, и надо иметь мужество, чтобы понимать, что этимзакончится. Единственное мое желание, чтоб ансамбль (потом спектакль) прожил довольнодолго. Может быть, дольше предыдущего.
Очевидно, многие скажут так, как на каком-то семинаре, по-девичьи: «Он никогда не был нашим педагогом». Ладно. Я не настаиваю на том, что я много сделал в театре. Но я был посредником между прошлым и будущим (если бы не я, был бы кто-то другой). Этого отнять невозможно.
Как раз я находился (и другие люди рядом со мной) в месте, где публика, принимавшая мой театр, была публикой другого театра. Это перекочевавшая публика. Для нового человека это были басни дедушки Крылова, я понимаю. И критика тоже... Они были попутчиками иногда, но ждали своих героев.
В конце концов я оказался в странной ситуации, когда самое лучшее место для меня в самолете. Я должен был бы сказать оптимистические слова, но то, что связано с работой, связано с оптимизмом. То, что связано с жизнью, пессимистично. Я желаю эту минуту отдалить.
Я не собираюсь ничего менять в правилах и творчестве и правилах творчества. Я не стремлюсь ни к каким усовершенствованиям, ни к каким успехам. Думаю, может быть, мои взаимоотношения с актерами меняются с качеством, в котором они находятся. Может быть, мне тоже надо подумать. 1, 2 курсы меня поразили. Я был влюблен, все мне нравилось, но я ничегоне сумел передать, научить, просто молодость и невежество.
Мои отношения с ними были бы более лояльными, более милыми, если бы это были толькостуденты и мы иногдабы встречались.
Речь идет о завершении.Что будет происходить в 93-м, 95-м гг.? Я всегда мечтал о создании генерации.Я хочу завершить опыты лабораторные. Рано или поздно этот дом, где мы сидим, сидим с вами, будет построен (если летом не начнут рыть котлован, нужно жить совсем по-другому). Летом 95-го здесь должен быть Дом.
Думаю, репертуар сложится в этом сезоне. Мы много репетировали, и что-то опустится, это да, но репертуар, то есть все узлы завязаны, надо затянуть. И это в этом сезоне надо сделать — в этом.
Судя по тому, что происходит в Советском Союзе, можно ожидать чего угодно — война. Нам это не должно помешать, вот в чем дело. Я отдаю себе отчет, что такое этот сезон».
28 сентября 1992 г. 13-00, Москва, Сретенка
11-го поехал в Ростов поездом «Тихий Дон», можно сказать с оказией (сопровождал группу швейцарцев, и поездка в один конец получилась бесплатной). 13-го ездили к Танюше на могилку: мама, Вета, Толик, Нина (Сережа не поместился в машину). Осень. Холодно. Сильный ветер. У Танюши камень лежит на могиле. Мрамор белый, привезенный из Омска. Большой, тяжелый. Но еще не все готово, еще не все. Но все равно главное уже сделано. Самое тяжелое, самое трудоемкое, слава богу.