Шрифт:
Урсула видела, что он закипает. В ответ она только помотала головой. У нее в любую минуту мог вырваться оглушительный вопль. Она подумала: это признак истеричности. Неуравновешенности.
— Мне поручено организовать соревнования по прыжкам в высоту, — хмуро известил ее Дерек. — Потом я присоединюсь к тебе.
Все так же мрачно хмурясь, он отошел, а Урсулу опять разобрал смех.
— Миссис Олифант? Вы ведь миссис Олифант, верно? — парочкой бросились к ней учительские жены, как львицы на раненую добычу.
Домой она тоже ехала в одиночестве: Дереку, по его словам, поручили контролировать самостоятельную работу учеников, и перекусить он собирался в школе. Приготовив себе скудный ужин из жареной сельди с холодным картофелем, Урсула вдруг представила бутылку доброго красного вина. Вообще говоря, одной бутылки было бы мало: ей хотелось напиться до умертвия. Урсула смахнула селедочные косточки в мусорное ведро. «Как царственно бы умереть сейчас, без боли стать в полночный час ничем». Все лучше, чем эта бредовая жизнь.
Дерек был посмешищем — и для учеников, и для учителей. Мистер Слон. Она легко могла представить, как третий класс доводит его до белого каления. А учебник — что с его учебником?
Урсулу никогда не влекло в «кабинет» Дерека. Да и Плантагенеты с Тюдорами, как и те, кто был между, никогда не вызывали у нее особого интереса. При уборке в «столовой» (про себя она предпочитала именно так называть эту комнату) ей строго-настрого запрещалось трогать бумаги и книги на столе у мужа, но она к этому и не стремилась — просто мимоходом отмечала, что внушительная стопка постоянно растет.
В последнее время он работал в лихорадочном темпе; всю поверхность стола покрыли беспорядочные черновики и заметки на клочках бумаги. Это были разрозненные фразы и мысли. «…Довольно остроумное, хотя и наивное убеждение… из planta genista, „ракитник обыкновенный“, выводится династическое имя Ангевины… происходят от нечистого и к нечистому уйдут».{68} Текста как такового не было и в помине — только фрагменты с многократными исправлениями, одни и те же абзацы, переписанные с незначительной правкой, бесконечные черновики в линованных тетрадях с гербом и девизом школы Блэквуд: A posse ad esse — «От возможности к реальности». Стоило ли удивляться, что он отказывался от ее помощи в перепечатке? Она поняла, что вышла замуж за Кейсобона.{69}
Вся жизнь Дерека оказалась сфабрикованной. Начиная от первых слов его знакомства с ней («Ох ты, не повезло вам. Давайте помогу») он ни разу не был сам собой. Зачем она ему понадобилась? Чтобы рядом был кто-нибудь более слабый? Или чтобы заполучить себе жену, мать своих детей, прислугу, все атрибуты нормальной жизни, но без хаоса повседневности. Она вышла за него, чтобы защититься от хаоса. И он, как ей сейчас стало ясно, женился на ней по той же причине. Оба они меньше всего были способны защитить хоть кого-нибудь от чего бы то ни было.
Порывшись в ящиках комода, Урсула нашла стопку писем; самое верхнее, отпечатанное на фирменном бланке издательства «Уильям Коллинз и сыновья», «с сожалением» отклоняло его заявку, так как тема предполагаемой публикации «уже получила более чем достаточное освещение в стандартных учебниках истории». Были там и аналогичные письма от других издателей учебной литературы, но что еще хуже — неоплаченные счета и угрожающие последние предупреждения. Самое резкое письмо требовало немедленной выплаты кредита, взятого, вероятно, на покупку дома. В колледже Урсула напечатала великое множество подобных писем под диктовку: Уважаемый господин, как мне стало известно…
Она услышала, как стукнула входная дверь, и у нее упало сердце. Дерек возник на пороге столовой, как призрак в готической пьесе.
— Ты что тут делаешь?
Она подняла письмо от «Уильяма Коллинза» и сказала:
— Лгун, отъявленный лгун. Зачем ты на мне женился? Зачем сделал нас обоих несчастными?
Выражение его лица. То самое выражение. Она напрашивалась на казнь, ведь это проще, чем самой наложить на себя руки, правда? Ей уже было безразлично, она больше не могла противиться.
Урсула была готова к первому удару, который все же застал ее врасплох: кулак с силой врезался ей в лицо, в самую середину, как будто Дерек хотел стереть ее черты.
Она спала, точнее, лежала без сознания на кухонном полу и очнулась незадолго до шести. Ее мучила тошнота, голова кружилась, тело будто налилось свинцом, каждая клетка болела. Ей отчаянно хотелось пить, но она не решилась открыть кран из страха разбудить Дерека. Опираясь сначала на стул, потом на стол, она кое-как поднялась на ноги. Подобрала домашние туфли, на цыпочках прокралась в прихожую, взяла с вешалки свое пальто и головной платок. В кармане куртки Дерека лежал бумажник; Урсула вытащила банкноту в десять шиллингов — более чем достаточно, чтобы купить билет на поезд, а дальше взять такси. Ей делалось дурно от одной мысли о длительной поездке — она даже сомневалась, что у нее хватит сил доплестись до вокзала.