— Кто я? — этот вопрос прозвучал едва слышно, но его услышали. Губ Уланова коснулась чашка с чем-то обжигающе горячим.

— Пей, паладин.

Слово засело в голове, вызвав волну ассоциаций.

«Я — паладин! — Уланов покатал это выражение на языке, пробуя его на вкус. — А что это значит?»

Однородный серый туман в памяти постепенно рассеивался, уступая свое место разноцветным образам. Картинки медленно перетекали друг в друга, но одно оставалось неизменным — в центре всегда находилась фигурка воина в сияющей броне, который совершал какой-нибудь подвиг — и это был он!

«Наверно, нужно делать что-то хорошее,» — память, словно издеваясь, подсунула образ благообразной старушки, в нерешительности застывшей у мостовой, расчерченной широкими белыми полосами. — «То, что называется подвигом.»

— Пей! — чашка снова ткнулась в губы, напоминая о себе. Уланов открыл рот, и в горло хлынул поток одуряюще ароматной жидкости. Выпив все до конца, паладин провел языком по губам, пытаясь определить, что же это было. Память услужливо подсунула фразу: «если не знаешь, на что похоже, отвечай — на вкус, как курица!»

— На вкус, как курица, — слова с трудом выбирались изо рта, словно Уланов разучился говорить. Впрочем, чем дальше, тем было проще.

— А что такое курица?

Этот вопрос поставил паладина в тупик. Он знал, что такое «курица», но никак не мог вспомнить, что же это такое. Одновременно с этим пришло ощущение, что большая часть его памяти куда-то исчезла, и это здорово обеспокоило Уланова.

— Я… я не помню…

— Тебя это беспокоит? — кружащиеся перед глазами снежинки собрались в фигуру женщины, облаченной в полупрозрачную тунику. — Напрасно. Они были причиной твоих страданий. Именно из-за них ты здесь.

— Но это плохо…

— Разве тебе плохо? — женщина покровительственно улыбнулась и положила Уланов на лоб узкую белую ладошку. Ощущение безвозвратной потери тут же ушло, сменившись бесконечным блаженством.

— Нет, — Уланов счастливо улыбнулся.

— Вот именно, — в другой руке женщины появилась еще одна чашка с ароматным напитком. — Пей, ты должен набираться сил.

— Зачем? — паладин приоткрыл губы, позволяя влить себе в рот еще одну чашку бульона.

— Пришло время подвигов.

Этериль, которую в южных землях знали под именем Артанис, осторожно подложила под голову паладина кружевную подушку. Впервые за много лет у нее снова был слуга и защитник. Даже не столько у нее, сколько у тысяч ее подданных — всех тех, кто помнил об Артанис и не стеснялся возносить ей молитвы.

Белая дева не любила думать об этом, но у ее сестры, Алой девы, которую на севере звали Виверой, почитателей было куда как больше. Поговаривали, что в поворотный час она лично являлась на поле битвы, чтобы с мечом в руках помочь сражающимся — кому победить, кому — обрести бессмертие. Впрочем, это ничуть не мешало страстности молитв — напротив, даже способствовало.

Сейчас у Этериль наконец-то появилась возможность сравнять счет. Герой из иного мира, пришедший случайно в неурочный год — такой шанс упускать было нельзя.

Артанис, резко выпрямившись, развела руки — между ними появилось расшитое звездами покрывало. Секундой позже оно, упав на Уланова, плотно укутало его, защищая от лютой стужи. Сейчас паладин еще не чувствовал холода, но ледяная магия стремительно покидала его тело, возвращая его к нормальной жизни — или, во всяком случае, к почти нормальной.

— Ты пробудила его, — в комнату, кутаясь в алые шелковые лохмотья, медленно вплыла Вивера.

— Время пришло.

Сестра безразлично пожала плечами — ее год начинался лишь в сентябре, а до этого момента будущее было для нее совершенно неизвестным.

— Я все еще думаю, что Мардук ошибся. И это нам еще аукнется.

— В тебе говорит зависть.

— Пусть так. Но это не исключает ошибки.

— Увидим, — Этериль с трудом сдержалась, чтоб не ответить еще более резко. Манера сестры пророчить всевозможные несчастья всегда выводила Артанис из себя — тем более, что Вивера, предсказав что-либо, никогда не отводила себе место стороннего наблюдателя.

— Тебе не стоит так сильно злиться, — Алая дева обратилась в обворожительную красотку в шикарном платье. — Эмоции заставляют тебя совершать ошибки.

— Как будто ты сама не ошибаешься, — Артанис потерла морщинистые ладони друг о друга, пытаясь их согреть — в старческом теле она жутко мерзла.

— Со всеми бывает, — красотка широко улыбнулась, и потрепав сестру по щеке, выскользнула из комнаты. — Тебе давным-давно стоит это принять.