На сей раз Гарин решил не экономить. Путешествие домой, в Одрун-на-Ителе, обещало быть до неприличия комфортным — гном нанял целый рыдван, который явно когда-то принадлежал богатому магнату. Несмотря на годы службы на посылках, экипаж все еще поражал воображение.

— Автономная подвеска для каждого колеса, — заливался соловьем приказчик в отделении Всемирной почтовой компании, которая, собственно, и ведала сдачей транспорта внаем. — Кожаные сиденья, ремни безопасности, целых три фонаря!

— Сколько? — Гарину наконец удалось прервать монолог. Строго говоря, от кареты ему требовалось только одно — чтоб та не развалилась по дороге в Одрун.

— Двести траянских реалов. За коней оплата отдельно.

— Очумел? — гном, ласково улыбнувшись, схватил приказчика за грудки и вытянул из-за прилавка. — Мне будет дешевле новую купить, а потом вам же в Одруне продать. Тридцать.

— Я стражу позову, — приказчик попытался вырваться, но, услышав треск гниловатой ткани камзола, притих — одежда была явно не его, и расплачиваться из своего кармана за чужую несдержанность приказчику вовсе не хотелось. — Грабят!

— Ага, — улыбка Гарина из ласковой стала мрачной. — Грабеж средь бела дня — ломить двести реалов за такую развалину. Тридцать, и закончим на этом.

— Это… это неприемлемо.

— Тогда пятнадцать, из них червонец запишешь в договор, а пять, — гном, отпустив приказчика, выудил из кармана золотую монетку с чеканным профилем короля, — я готов пожертвовать в фонд помощи рядовым работникам компании.

— Интересное предложение, — собеседник, оправив измятую форму, принялся гипнотизировать взглядом золотой кругляш. — Пожалуй, я сделаю вам скидку. Только мне придется настаивать на оплате наличными.

— Разумеется, — монетка, потрепетав еще пару секунд, исчезла бесследно. — Только сперва составим договор.

— Пятнадцать реалов! — бывший подмастерье буквально не находил себе места. — Мне, чтоб такие деньжищи скопить, надо год корячиться!

— Очень ты у меня корячишься, — хмыкнул Гарин. Его настроение немного улучшилось — отчасти от того, что не позволил себя обобрать, а отчасти — потому, что карета оказалась действительно удобной. — Кроме того, будешь слишком много выступать — вычту деньги за проезд из зарплаты. Ясно?

— Так точно, — Войцех испуганно поежился, но все-таки позволил себе еще один вопрос. — А чего мы его с собой взяли? Он же вроде уже здоровый.

— Так надо, — Гарин сделал зверское лицо, и парень наконец умолк. Честно говоря, гному самому до сих пор было неясно, чем ему может помочь неудачливый миссионер, до фанатизма преданный своей слезоточивой богине. Впрочем, сомневаться в словах Ниликато гном не смел. Считалось, что Глубокоуважаемые никогда не лгут — хотя тысячи случаев из истории всячески убеждали смертных в обратном.

Четверка лошадей, найм которых стоил Гарину еще пять реалов, без устали тянули вперед потрепанный рыдван. Гном приказал не гнать — ему куда важнее было добраться до Одруна без происшествий, чем поскорее влипнуть в очередные приключения. Впрочем, хваленая «автономная подвеска», похоже, отлично справлялась со всеми неровностями тракта.

— Где я? — миеннист слабо пошевелился, чуть не свалившись на пол со штопанного кожаного диванчика.

— В карете, — мрачно отозвался Войцех.

— Можно было и без таких подробностей, — миссионер, ухватившись на позеленевшие от времени поручни, наконец-то смог усесться. — Как я тут очутился?

— Дверь открылась, тебя внесли.

— Умолкни, — гном повернулся к очнувшемуся культисту. — Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Он не имел права! — лицо миссионера вспыхнуло.

— Это я слышал. Что было после — помнишь?

Миеннист откинулся назад, опершись о стенку кареты. Глаза его на миг стали пустыми, после чего лицо приняло невероятно обиженное выражение, — так выглядят дети, если у них отобрать любимую игрушку.

— Ага. — Гарин выудил из саквояжа бутыль без этикетки. — По-моему, тебе надо выпить.

— Миенна не одобряет таких излишеств.

— Пей, — гном чуть ли не силой всунул культисту в руку стакан с кроваво-красной жидкостью. — Тебе надо, я же вижу.

— Миенна…

— Пей, — содержимое стакана в руке гнома переместилось ему в рот, и Гарин блаженно закатил глаза. — Первый раз вижу, как добровольно отказываются от «Корня земли». Особенно — семидесятилетней выдержки.

— Это — «Корни земли»? — миеннист отточенным жестом поднял бокал к потолку, глянув драгоценное вино на просвет. Гарину вдруг стало отчаянно интересно — чем именно занимался его гость до вступления в сан. — Тогда прошу прощения.