Ну что, вот и стал я сегодня дедом. Разрешите представить: Ноэль Дельсаль-Ройсланд в возрасте двух часов от роду. Главное событие в нашей семье последних двадцати четырех лет свершилось наконец, и девушка, изрядно помучив свою маму и нас, решила, все-таки, появиться на свет около семи часов утра по норвежскому времени. Алинка [94] уехала в роддом накануне и позвонила нам прямо на операционном столе, чтобы мы услышали первое «уа-уа» нашего обожаемого золотца. Кажется, что теперь-то жизнь точно удалась. Молодой папаша (на снимке) совершенно обалдел от счастья, с лица не сходит улыбка, а взгляд не концентрируется на других, кроме дочери, объектах.

Из журнала drugoi, 23 февраля 2009

В нескольких сотнях комментариев к этому посту, кроме поздравлений и пожеланий счастья, почти наверняка можно обнаружить высказывания типа КГ / AM — «креатив говно / автор мудак». Просто потому, что так устроены комментарии к любой записи в ЖЖ мультитысячника.

— Очень большое количество совершенно немотивированного негатива. Когда это только появилось, я стал очень хорошо понимать известных людей — актеров, музыкантов: столько на них всего этого сыплется. Когда ты о чем-то пишешь, выкладываешься, что-то из души вытаскиваешь — а тебе пишут нарочно гадости. К этому надо привыкать. Честно говоря, я еще к этому не привык, меня это до сих пор очень ранит, особенно когда это связано с моими собственными фотографиями. Когда это какие-то чужие фото — ну, пишут и пишут. Но когда ты едешь, снимаешь, показываешь — а тебе пишут, причем специально пишут. это же не потому, что так есть на самом деле, а пишут как бы с таким намерением — достать. У меня сумбурно получается, — заключает Адагамов неожиданно и начинает тереть лоб рукой. — Вы лучше мне задавайте какие-нибудь конкретные вопросы. Устал уже. Больная тема пошла просто.

— Это для всех больная тема. Я вот разговаривала с Носиком.

— Да? И что Носик по поводу негатива в свой адрес сказал? — неожиданно оживляется Рустем.

Антон Носик, обладающий иммунитетом ко всем видам сетевого хамства, которые только есть в Рунете, сказал мне тогда:

— У меня четкое понимание, что, если я хочу читать того, кто этого заслуживает, и не читать в нагрузку всех, кто этого не заслуживает, я обязан по-разному относиться к высказыванию человека, у которого что-то есть за душой, и к высказыванию анонима хуже пидораса, который ничего в этой жизни не сделал сам. В случае Рустема это не работает. Рустем может на весь день расстроиться, получив обидный коммент от пользователя, ник которого он видит впервые. Он переходит на его журнал и видит пустой журнал, а в профайле -500 написанных кому-то комментов. Но Рустем смотрит не на подпись, а на текст, и воспринимает этот текст. И это просто охуеть, потому что у человека 300 тысяч комментов! Как можно не научиться относиться к ним в зависимости от личности говорящего?

Через некоторое время Носик подумал и добавил:

— Ну, просто Рустем очень светлый человек и так же относится к миру.

Потом еще подумал и сказал:

— Только ты этого на всякий случай не пиши, вдруг обидится.

А я подумала, что универсальных рецептов против сетевого хамства все же не существует: каждый пробивается сквозь него как может. И написала.

— Да, я ему завидую ужасно в этом смысле, — задумчиво сказал Рустем, когда я пересказала ему концепцию, озвученную Носиком. — Я его уважаю безмерно, это один из самых интересных людей, которые мне встречались в жизни. При всех его недостатках это, конечно, очень большой человек. Я знаю его уже лет 12, наверное, и он не перестает меня удивлять своими энциклопедическими знаниями, своей способностью к анализу, своими человеческими качествами, тем, что он не жмот, например, что сейчас такая большая редкость среди мужиков местных. Я Антона очень люблю и очень рад, что он отсюда ушел, — вдруг неожиданно заключает он. Дело происходит вскоре после того, как Носик объявил, что увольняется из СУПа.

— Почему? — удивляюсь я.

— Ну, во-первых, он стартап-менеджер, то есть ему нужно начинать проект. Он начал, свое дело сделал — и все, ему тут делать было нечего. А вместе с тем он должен был светить всюду своим вот этим лицом. Помните, в «Незнайке на Луне» был такой аттракцион, когда нужно было вставлять свое лицо в такую вроде ткань, а в тебя кидали мячиками? — вот это была его работа. Носик и такая работа — это совершенно несовместимые для меня, например, вещи. Поэтому я все ждал, когда он наконец решит отсюда уйти. Слава богу, ушел. Сейчас компания уже встала на ноги, она работает, отсюда спокойно ушли все, кто ее начинал. Пришли такие технические менеджеры, которые просто вот эту машинку поддерживают на плаву. И нормально.

Я смотрю на последнего из могикан — Рустема Адагамова, который совершенно не похож на технического менеджера, поддерживающего на плаву машинку, запущенную другими, — и пытаюсь представить его в какой-нибудь другой коммуникативной среде, в другой системе блогов, на MySpace.com, на Facebook, в Twitter.com. Не получается.

— Значит, родился я в Казани. Отец у меня наполовину татарин, но у них там была такая русская семья. Моя бабушка казанская — русская; у отца три сестры русские, он сам, в общем-то, был полурусский. Единственный, кто из всей семьи говорил по-татарски, был мой дед.

А моя мама с отцом познакомилась здесь, под Москвой. Когда он служил в армии, мама закончила иняз и работала тут на очень интересной работе: они сидели под землей и слушали переговоры американских летчиков. У нее очень хороший слух и было очень хорошее знание английского. Там они и познакомились, поженились. Я в Казани не жил никогда — они уехали оттуда сразу. Но там много родственников.

Потом, когда мне было 12 лет, они развелись. Когда я закончил школу, то пошел учиться в Историко-архивный. Закончил его, по распределению не пошел, пошел мыть станцию метро «Колхозная» — я там ездил вот с такой штукой. Ночью мыл, а днем ходил с папкой рисунков, искал работу по издательствам. И меня взяли прямо с улицы без специального образования худредом в «Московский рабочий» — было на Чистых прудах такое очень хорошее издательство, я там проработал четыре года, то есть я начинал как книжный дизайнер, делал альбомы — интересно было.

Потом, когда советская власть закончилась, я пошел работать в издательство Фонда Сороса, был там зам. главного художника. А потом ушел — ушел совсем, сидел дома, работал сам. В 1995 году я повез свои плакаты на биеннале в Брно, там познакомился со шведами, у которых был бизнес в Норвегии, они меня позвали, говорят: «Давай, поехали, посмотришь». А я такой был скандинавофил всегда, еще со времен Карлсона, мне ужасно это все нравилось — Стокгольм, эта вся скандинавская романтика.

Я поехал, поработал там сначала сам. Потом приехали Татьяна [95] с Алинкой. Через год мы вернулись в Москву, потому что, когда я из Москвы уехал, тут так все стало классно! Девяносто третий, четвертый, пятый год — тут прямо все было супер, денег навалом, работа интересная. Я работал тут с ресторанами и ночными клубами, когда они только-только начинались. Нас было четверо: я, Антон Табаков, Андрей Деллос и Илья Порошин. Мы тогда сделали клуб «Пилот», клуб «Сохо». Было супер вообще, так здорово! Приехал Nazareth, я делал им рекламу. Первый раз они сюда приехали — мы сделали им концерт в «Пилоте» для своих. Нет, было очень здорово. Замечательное совершенно время.