Шрифт:
Самоубийство. Самоубийство.
Так ему сказали полицейские. Так повторят газеты. Пол Хадсон больше не был человеком, он стал еще одним «прыгуном».
Похоже, никого не удивило то, что очередной псих сиганул с Бруклинского моста. Даже если этому психу оставалось сделать только три шага вперед и два назад для того, чтобы стать звездой, мир все равно будет судить его и назовет дураком.
Они никогда не поймут. Ни сегодня, никогда.
История может быть жестокой, как тиран на детской площадке.
Майкл не знал, что и как сказать ей. И он просто произнес слово, которое репетировал всю дорогу от аэропорта до дома.
Элиза начала плакать еще до того, как его услышала. Потом она встала, пятясь дошла до угла комнаты и вжалась в него так, что ее тело образовало треугольник.
Она тянула себя за рубашку, будто желая сорвать ее.
– Как? – прошептала она наконец, глядя на него широко раскрытыми глазами.
Майкл посмотрел на Веру, которая не отрывала взгляда от Лоринга, неподвижно стоящего у самой двери. Он казался уверенным и решительным, и Майклу захотелось, чтобы Лоринг выступил вперед и перевел разговор на себя.
– Фельдман позвонил мне рано утром, – сказал он наконец, – и мы с Верой сразу поехали в аэропорт.
Он говорил, и ему хотелось заплакать, чтобы стать ближе к Элизе и к ее боли, но он был слишком сбит с толку, чтобы чувствовать настоящую скорбь по ее лучшему другу.
– Это случилось, кажется, около трех ночи. Пол позвонил Фельдману и сказал, что онв Бруклине и что ему надо добраться домой. Фельдман приехал и забрал его.
Элиза зажала руками уши,но Майкл был уверен, что она его слышит.
– На середине моста он попросил Фельдмана остановиться. Сказал, что его тошнит.
Она опять замотала головой.
– Там был еще один свидетель. Кроме Фельдмана, я имею в виду какой-то парень проезжал по мосту и все видел.
Элиза потянулась к Лорингу. Он подошел, и она прижалась к нему.
– Скажи ему, что это неправда, Лоринг. Ты же умный. Скажи ему.
Лоринг сказал, что, к сожалению, это невозможно, и Элиза опустилась на пол, всхлипывая.
– Где он? – выдохнула она.
Вера тяжело вздохнула, и Майкл предостерегающе взглянул на нее.
– Они его еще не нашли. И знаешь, Элиза, вполне вероятно, что никогда не найдут.
Она заплакала еще сильнее, закрыла лицо ладонями и попросила, чтобы ее оставили одну. Майкл колебался, но Лоринг кивнул и увел их с Верой на кухню.
– Не знаю, стоит ли отдавать ей это, – сказал он, прикрывая дверь и доставая из кармана конверт. – Оно пришло с утренней почтой.
Майкл увидел на конверте имя Элизы и узнал почерк Пола, но нервы были так натянуты, а в голове такая путаница, что он не мог понять, что с этим надо делать.
– Черт его возьми, – вздохнул он. – Неужели нельзя было просто уйти?
На марке была изображена статуя Свободы, гордо стоящая в шикарном ночном освещении, зеленом, как долларовая купюра.
– Отдай его мне.
Она стояла в дверях. Майкл вздрогнул.
– Это мне. Там мое имя.
– Элиза, не стоит читать его прямо сейчас.
Но она подошла, протянула руку, и крайне неохотно Майкл отдал ей письмо.
Есть вещи, о которых мы никогда не говорим. Хотим, но не можем. Поэтому мы о них пишем. Или рисуем. Или поем о них. Или, может, вырезаем их из камня. Потому что это и есть искусство. Это наш. единственный шанс. Не забыть. Найти истину. Иногда, просто выжить. Эти вещи живут внутри нас. Это секреты которые мы прянем в карманы, и оружие, которым мы защищаемся. И в конце концов приходится решать, стоят ли они того, чтобы продолжать борьбу, или пора выбрасывать полотенце. Иногда приходится умереть, чтобы продолжать жить. В глубине души ты сама знаешь, что это так. С этим ничего нельзя поделать. Печально, но факт, что некоторые из нас продолжают идти вперед, а некоторые остаются сзади. Просто в нашем случае я не уверен, кто из нас делает первое, а кто – второе. Но в одном ты была права. Это не судьба. Это выбор. И кто знает, может, мы еще встретимся когда-нибудь, где-нибудь, где не будет всего этого шума. А до тех пор постарайся вспоминать обо мне только хорошее. Постарайся запомнить любовь.
– Урод!
Письмо упало на стол, а я подошла к дивану и легла, как будто собралась спать.
Я слышала, как разговаривают Майкл, Вера и Лоринг, – их голоса доносились до меня через незакрытую дверь кухни. Слышала, как Лоринг спрашивает Майкла, почему Пол сделал это, будто он главный эксперт по анормальным явлениям, и как Майкл отвечает ему, что не знает, но что последнее время Пол был настроен не особенно позитивно.
Потом они все вместе с Фейдером вернулись в комнату и уставились на меня. Даже собака смотрела во все глаза.
– Я ненавижу Пола Хадсона, – сказала я им.
В колледже для обязательной научной программы я выбрала курс психологии и слушала его целый год. Я вспомнила, что существует пять стадий горя, и определила, что сейчас нахожусь где-то между первой и второй. Первая стадия – отрицание – очевидно, затягивалась, а второй стадией была агрессия, и я никогда раньше не чувствовала себя такой агрессивной.
– Урод!
Лоринг стоял рядом с диваном, нависая надо мной.
– Элиза, ты так не думаешь.