Ему надо было во что бы то ни стало вытянуть из нее правду. Вытрясти, выбить, наконец, но знать он должен.

– А вот хрен тебе! – Ее изящный кукиш завис у него перед глазами, поворачиваясь то влево, то вправо. – Эта информация громадных денег стоит. Чтобы я тебе ее за просто так выдала?! Нет уж. Единственное, в чем могу тебя успокоить, так это то, что ты в этом деле ну никак не запятнал себя. Никто и нигде тебя не видел, Витальча. Можешь успокоиться.

И сорвавшись со стула, Верка помчалась в ванную, на ходу срывая с себя ночную пижаму.

Вот сука, думал Прохоров, глядя с досадой ей вслед. Отвратительная мелкая сука. Теперь еще вздумает шантажом денег себе заработать, идиотка! Не просто же так она про дорогостоящую информацию разговор завела? Не просто так. Значит, сложился уже у нее в ее тупой бабьей башке какой-то план по выуживанию денег с того, кто приезжал все же в фирму в тот вечер, когда была убита Зоя.

Кто это может быть?! Кто?!

Кто-то серьезный и страшный, который ни перед чем не остановится, чтобы обезопасить себя. Она хоть – эта глупая голозадая его жена – понимает, с кем собралась играть в игру под названием шантаж? Понимает, что может пополнить список жертв?

А, да черт с ней! Прохоров с досадой махнул рукой, обводя взглядом дорогущую просторную кухню. В любом случае, он станет владеть этим, случись что с Веркой. Завещания она не оставляла. Все в приметы верила. Говорила, что если завещание составить, то смерть так и станет ходить за ней по пятам. Папа ее поначалу не поддержал, но потом смирился с мракобесием своей дочурки.

А ему – Виталию – что теперь остается делать? Только ждать. Ждать любого исхода этой жуткой истории. Либо Верку посадят, либо убьют, третьего не дано при ее мозгах. Отца она, который сумел бы ее обезопасить, впутывать пока не станет из боязни оказаться под замком в его подвале.

Остается только ждать. В любом случае он не окажется проигравшим. Нет, одно все же его печалило – Антон Панов как-то очень непроизвольно перекочевывал из разряда подозреваемых в разряд пострадавших. А значит, мог в скором времени оказаться дома. И Полины стройный силуэт для Прохорова так и останется предметом несбыточной вожделенной мечты.

Что можно было предпринять в таком случае?

Он почесал затылок, нахмурившись.

Предпринять можно только одно – поспешить!..

Напрасно он выбрался из дома на улицу с ноутбуком. Не подумал, решив укрыться в беседке от хлопающих дверей и визгливой брани Тайки, что здесь может быть так душно.

Сергей раздраженно закрыл крышку компьютера, откинулся на спинку мягкого кресла и далеко вперед вытянул ноги. Взгляд, поблуждав по безобразно выкошенному, плешинами, газону, сместился на соседний дом.

Молодое загорелое тело соседки все утро маячило на балконе.

Ах, кабы не гнет чужих проблем, да не дурацкие обязательства, продиктованные дружбой, рванул бы сейчас с Маруськой куда-нибудь на побережье. Понежился бы с ней в теплых ласковых волнах, послав все к чертовой матери. И Тайку с ее отвратительной манерой брюзжать по любому поводу. И преступление трехгодичной давности, которое все давно успели оплакать и немного даже подзабыть. И Антона Панова с его женой, кажущейся не от мира сего на первый взгляд, а на второй – вроде уже и ничего, вроде уже и нормальной вполне кажущейся, правильной и хорошей.

Только вот если без брюзжания супружеского он вполне недельку мог бы обойтись и ничего не потерять при этом, и погибшие три года назад брат его с женой тоже в случае его отъезда не воскресли бы, то просто взять и забить на друга своего и его жену, Хаустов никак не мог.

Третий день боролся с искушением наплевать, бросить, не думать, не волноваться. Не получалось! Ни черта не получалось! Маета какая-то сидела в сердце занозой, хоть волком вой. Сдуру попытался Тайке пожаловаться, думал в союзники ее заполучить. Что тут началось!

– Дурак совсем, да?! – верещала она, колыхая громадным животом. – Ты о детях подумал?! О своих детях! Панова ему жалко! Панов сидит ни за что! Он должен был башкой своей думать, когда с замужней бабой шашни крутил! Нашел приключений на одно место, пускай теперь на нем и сидит!.. А Полину с какой стати жалеть взялся?!

– Она совсем одна, Тая, – начал тогда Хаустов неуверенно, хотя уже и пожалел, что затеял этот разговор с женой. – Ей тяжело одной.

– Одна?! Полина одна?! – Бледно-голубые глаза недоуменно вытаращились на него. – Бедная овечка, скажите пожалуйста! А что эта бедная овечка на тебя заявила, как на убийцу бригадира, это как ты расцениваешь?!

– Она не могла иначе, Тая. Она в самом деле думала, что это я убил. Сама посуди, как все странно выглядело. Я…

– Я слышала все, и слышать больше не желаю, – оборвала его жена в бешенстве, успевая переворачивать оладьи в сковороде с таким рвением, что забрызгала маслом весь пол возле плиты. – Она побежала мужа своего спасать, ценой свободы моего мужа! Хитрая гадина. Одна она! Как бы не так!

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что Прохоров на нее глаз положил.

– А-аа, это я знаю, – сразу успокоился Хаустов.