Понедельник, 8 апреля. Первый час дня

В голове моей, как назойливый жучок, скребется одна неотвязная мысль. Она недостойная, неуместная и вообще пакостная, но так как от вас, дорогие мои читатели, у меня нет секретов, я ее все-таки открою. Оглянитесь, пожалуйста, вокруг. Что вы видите? Каждодневную борьбу за существование, жалкие склоки из-за места под солнцем, желательно как можно более тепленького, интриги, ожесточенное толкание локтями… А ведь все так просто, друзья мои! И устроить свои дела лучше всего, умеючи овдовев. Разумеется, для последнего годится далеко не всякий муж. Прежде всего, он должен быть богат, а в идеале — непомерно, чудовищно богат. Затем, он должен оставить имеющее юридическую силу завещание в пользу любимой супруги. Кроме того, он должен представлять для нее не слишком много интереса, чтобы она не шибко скорбела о его утрате. Раз, два, три, алле-гоп — и постройневшая от траурных одежд вдова в дамках! Король выходит из игры, и ее возглавляет королева. В самом деле, к чему биться лбом о стену жизни, когда можно просто и доходчиво снять с этой самой жизни все сливки? Зачем чего-то добиваться, куда-то стремиться, чего-то хотеть, когда достаточно только одного — заарканить богатого дурака и, спровадив его в лучший из миров, наслаждаться накопленными им богатствами? Скверная эта мысль в то мгновение представлялась мне столь соблазнительной, что я немедленно принялась прикидывать, вдовой кого из окружающих я могла бы стать с наибольшей выгодой для себя. Паша Ласточкин отпадал сразу же в силу отсутствия у него достаточного количества материальных благ, Андрей Антипенко не подходил, потому что уже был женат, Зарубину не хватало размаха и приличного жилья, а про остальных и вовсе говорить нечего. Тут я, признаться, мысленно споткнулась, вспомнив о Юрии Арбатове. Вот уж кто по всем параметрам идеально подходил на роль моего покойного супруга, если бы мне в голову взбрела фантазия вдруг его заиметь. Богат до отвращения, и жалеть о его отсутствии я точно не буду. Или все же буду? Я настолько увлеклась этой мыслью, что даже пропустила часть разговора Андрея с моим напарником.

— К тому же она могла организовать этот странный звонок, по крайней мере теоретически, — заметил Антипенко.

Я кашлянула и поспешила принять умный вид.

— Сама она не могла его убить, — сказал Ласточкин. — Видишь ли, мы с нее глаз не спускали.

— Тогда, возможно, у нее был сообщник, — отозвался Андрей.

Тут я кое-что вспомнила. Одну небольшую, но, как мне сдавалось, чертовски важную деталь.

— Кстати, — вмешалась я, — это ведь она придумала.

Оба опера обернулись ко мне.

— Что? — в один голос спросили они.

— Это она в тот вечер послала мужа присмотреть за подарками, — пояснила я. — Это была именно она. Он прошел в ту комнату, и мы прекрасно знаем, что за этим последовало.

Ласточкин посмотрел на меня уважительно, а Андрей одобрительно прицокнул языком.

— Похоже, мы на верном пути, — сказал он. — К слову, ни в одном из протоколов мадам не упоминает, что это она попросила мужа пройти в комнату для подарков.

— Ну что, едем навестить вдову? — лаконично спросил Ласточкин.

Мы спустились вниз, и Андрей по мобильному стал названивать Лазаревой. Ответили ему только тогда, когда мы уже катили в автомобиле по шоссе.

— Хорошенькое дельце, — злобно бросил Андрей, окончив разговор.

— Что такое? — поинтересовался Ласточкин.

— Мадам срочно отваливает в Ниццу, — сказал Антипенко. — Прислуга сказала, у покойного банкира там вилла. Как хочешь, Павел, а по-моему, это чересчур смахивает на бегство.

— Значит, надо торопиться, — отозвался Павел и прибавил газу.

…Протестующе взвизгнув тормозами, автомобиль остановился возле дома, в котором жила знаменитая актриса. Во дворе стояло несколько джипов с тонированными стеклами, и прислуга металась, перетаскивая увесистые чемоданы. Охранник за руку вывел маленького Сашу, который узнал меня и робко кивнул стриженой головой. За Сашей показалась закутанная в меха, хотя месяц выдался отнюдь не холодным, Алиса Лазарева, за которой следовал ее первый муж. Их обоих окружало такое плотное кольцо охраны, что даже ко всему привычные корреспонденты, дежурившие тут же, во дворе, и те попятились. Алиса Лазарева увидела нас с Ласточкиным и Антипенко, нахмурилась и поправила темные модные очки, закрывавшие едва ли не половину ее лица.

— Алиса Викторовна! — крикнул Антипенко. — Нам необходимо поговорить!

Охранник толкнул его в грудь, и он отлетел в сторону. Если бы Ласточкин не подхватил его, Андрей бы упал на землю.

— Я веду следствие по этому делу! — возмутился он, доставая документы.

— Отвали, — процедил другой охранник, а Алиса отвернулась, делая вид, что ничего не замечает. Полыхнули вспышки фотокамер. Раз, другой… а на третий откуда-то сверху донесся едва слышный хлопок, и по роскошному манто звезды пробежала красная струйка. Ноги ее надломились в коленях, она стала заваливаться на бок. Кто-то — кажется, Сергей Шестопалов — неумело подхватил ее. И в следующее мгновение над толпой, собравшейся во дворе, взмыл тоненький женский визг. Кричала молодая корреспондентка с перекошенным от ужаса лицом. Кольцо охраны дрогнуло и развалилось. Кто-то бежал, кто-то кричал, но Алисе Лазаревой это было уже все равно.

В неуютный час, когда сгущаются сумерки, в одном из кабинетов следственного управления собрались четверо усталых, сердитых, потерпевших неудачу людей. Четвертым к ним присоединился Стас Зарубин, раскручивавший убийство знаменитой Агриппины и ее окружения. Много, много нехороших слов было им сказано в тот вечер в адрес ясновидящей, являвшейся по совместительству и целительницей, и мастерицей общаться с духами умерших. Также Зарубин прошелся по ее клиентам, богатым, известным, уважаемым людям, не оставив от их репутации камня на камне. Особенно его раздражала некая певица, продюсерша и вообще мастерица на все руки, о которой он высказал все, что думал.

— Господи боже мой, — кричал Зарубин, — ей шестьдесят два года, понимаешь ты? Шестьдесят два! А танцору этому, черт бы его взял, двадцать три! И вот эта дура мечется от одного шарлатана к другому, чтобы его, видите ли, приворожить! А рожа у самой такая, что даже мне, который всякого перевидал, страшновато становится. Ну чего ты смеешься, Лиза? Это ведь она только на фотографиях, которые сто раз отретушировали, на человека похожа, а вблизи — держите меня четверо! Кошмар!

Тут я, каюсь, захохотала так, что чуть не свалилась со стула.