— Ты прав, — вздохнула я. — Значит, придется перерывать всю картотеку.

— Вот ты этим и займешься, а я пока поищу концы по делу Лазаревых. Сдается мне, мы с тобой что-то там упустили. Только вот что?

Я включила компьютер и залезла в базу данных. Искать сведения о без вести пропавших — не самое, доложу вам, легкое занятие. Приходится просмотреть кучу файлов и узнать массу подробностей, не имеющих никакого отношения к делу. Как правило, заявители указывают одежду, в которой в последний раз видели исчезнувшего, цвет волос и, с грехом пополам, рост и цвет глаз. Однако, когда в вашем распоряжении находится только комплект плохо сохранившихся костей, все эти данные оказываются совершенно ни к чему, и поневоле я пришла к выводу, что Паша Ласточкин в простоте душевной свалил на меня всю самую тяжелую часть работы, а сам тем временем, вперив взор в пространство, машинально рисовал на каком-то клочке бумаги лохматые закорючки, каждая из которых чем-то походила на него самого.

— Паша! — сердито воззвала я к моему напарнику. — Тут полно работы, я даже за неделю не управлюсь!

Павел оторвался от рисования зигзагов и равнодушно покосился на меня.

— Звони Косте, — коротко ответил он.

— Зачем? — изумилась я. — Ведь заключение у нас на руках!

Ласточкин вздохнул и потер подбородок.

— Спроси у него, чем труп занимался при жизни.

Тут, признаться, даже видавшая виды Лиза Синеокова разинула рот.

— Паша, ты что, спятил? Там же одни осколки! Костя был просто в ярости, когда ему их доставили на экспертизу! Что по ним можно сказать, в самом деле?

— Понятия не имею, — отозвался Ласточкин. — Но я доверяю Косте, потому что он настоящий специалист. Так что позвони ему и спроси.

Скрепя сердце я набрала номер Костиного мобильного.

— Алло! — прозвенел в трубке голос эксперта.

— Алло, это Лиза беспокоит. — Я замялась, потому что то, что я должна была сказать, выглядело с моей точки зрения диковато, но отступать было некуда. — Понимаешь, нам нужна твоя помощь. Этот покойник, которым подменили Парамонова… Мы пытаемся понять, кем он мог быть, и Ласточкин велел мне первым делом обратиться к тебе.

— И правильно сделал, — милостиво согласился Костя, — потому что без меня вы как без рук. Что конкретно тебя интересует?

— Ну, кем был покойник при жизни, чем занимался и так далее. Что вообще ты можешь о нем сказать?

— Сейчас… Значит, тяжести он не таскал. И вообще, по-моему, он не пролетарий.

— Откуда ты знаешь?

— Что он не грузчик, ясно по состоянию его позвоночника.

— А что не пролетарий, следует из отсутствия запаха спиртного при вскрытии? — не удержалась я.

— Между прочим, ты зря смеешься, — сухо ответил Костя.

— Хорошо, не буду, извини, — быстро поправилась я.

Костя шмыгнул носом.

— Пальцы, — сказал он.

— Что?

— У него были длинные тонкие пальцы. Такие, знаешь ли, характерные для хороших артистических рук.

Я насторожилась:

— Ты хочешь сказать, что он был художником?

— Или пианистом, — отозвался Костя. — В общем, что-нибудь вроде этого.

— Спасибо, — искренне сказала я. — Большое спасибо.

— Лично я бы все-таки поставил на художника, — продолжал Костя, — потому что пианист — всего лишь исполнитель, а я думаю, этот парень занимался творчеством. В общем, если я окажусь прав насчет художника, купите мне банку кофе. А то мой весь кончился.

— Ладно, — сказала я. — Договорились.

— Передавай Паше привет, — сказал Костя и отключился.

— Ну что? — спросил мой напарник, когда я положила трубку.

— Говорит, художник, — сказала я.

— Значит, так оно и есть, — отозвался Ласточкин. — Ищи художника.

И я снова берусь за компьютерную мышку. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки.

— Алло! Мне нужно поговорить с Василисой Румянцевой.

— Я вас слушаю. А вы кто?

— Это вас из полиции беспокоят. Вы подавали заявление об исчезновении Алексея Роднянского, помните?

— Ой, да, верно! А вы что же, нашли его?

Ну да, вот так я возьму и бухну, где и в каком именно виде мы его нашли. Нет, так нельзя.

— Видите ли, мы не совсем уверены.

— Ну, на нем были джинсы, голубая майка…

Славная девушка, даже по голосу чувствуется, что славная. И голос приятный — молодой, открытый. Между прочим, это меня Ласточкин учил вслушиваться в голоса, чтобы определить характер человека. Вот так-то!

Я терпеливо выслушиваю описание одежды, которая мне совершенно точно ни к чему. На самом деле меня интересуют другие подробности.

— А что с ним случилось? — спрашивает Василиса.

— Пока не можем сказать, — казенным тоном отвечаю я. — Вы в заявлении указали, что Алексей художник. Это правда?