— К огню-пожару, старые люди говорят.

— Пусть не будет и пожаров, и о смерти не думай.

— Оно так, — миролюбиво согласилась старуха. — Только ведь как не думать-то — старость приходит. Да что там приходит — уже пришла.

— Который уже тебе катит?

— Девяносто третий пошел, Ленька. Это уже, считай, родительский возраст перешла.

— На Кавказе вон живут до ста шестидесяти.

— Ну, и с богом, пусть живут. Значит, такая у них судьба.

— Все так же веришь в судьбу и в бога?

— Как же не верить-то? Без веры нельзя. — Старуха сказала это убежденно, как о чем-то решенном раз и навсегда.

— А молишься? — продолжал спрашивать Леонид Семенович.

Федор Иванович понимал, что выспрашивает директор старуху больше-то для него, нового на этом кордоне человека, чем для себя, все и так прекрасно знающего. И он в душе был благодарен Леониду Семеновичу за такое тактичное знакомство с Екатериной Филипповной.

— И без молитвы тоже нельзя. Ведь моя-то молитва — о жизни, а ни о чем другом. О нынешней жизни.

— Раньше в церкви молились.

— А моя церковь — лес. Бог везде есть — значит, услышит.

— И что же говоришь ему?

— А то, чему отец с матерью учили, — просто ответила старуха. Потом перекрестилась, слегка поклонилась и вдруг неожиданно молодым голосом запричитала: — На небесах бог — все сущее его; на земле столикий народ — земли и воды его; партия — вождь — весь народ с партией. Да будет так во веки веков! Аминь!

Леонид Семенович громко, с видимым наслаждением, рассмеялся. Федор Иванович тоже не удержался от улыбки. Открытость, прямодушная откровенность стоявшей рядом с ним старой женщины все больше нравились ему. И он опять подумал, что, не будь здесь Леонида Семеновича, все было бы по-другому. Именно ему он обязан тем драгоценным чувством сердечности и естественной непринужденности, с каким встретили их и на том кордоне, и вот теперь здесь. Что ни говори, а похвальное это качество — быть и в чужом доме своим человеком!

— Ты, Екатерина Филипповна, не очень-то расходись, — отсмеявшись, сказал Леонид Семенович. — А то районный партийный вождь рядом с тобой стоит.

— А что мне его бояться-то? Все мои слова — от души, от доброго сердца.

— А какие у тебя еще есть молитвы?

— Господи, не оставь нас своей милостью, куском хлеба не обдели, войны-драки не затевай, пусть человек с человеком живут в дружбе да родстве.

— Хорошая, правильная молитва! — одобрил Леонид Семенович. И уже другим голосом: — Извини, Екатерина Филипповна, что сразу не познакомил. Это — секретарь райкома.

Федор Иванович пожал сухую и холодноватую руку старухи, встретился взглядом с ее темными, похоже, еще зоркими глазами, смотревшими на него внимательно и строго.

— Это, значит, самый главный в районе. Слышала, слышала. От Максима как-то слышала… А сюда-то как попал? Заплутался в лесу или… или сам, по своей воле, приехал?

— По своей воле и охоте, — ответил за секретаря райкома Леонид Семенович.

— Вам, поди, Максим нужен?

— Да, нужен.

— Так нет его дома. Спозаранок убежал муравьиную ограду ставить.

— Что за муравьиная ограда? — с удивлением спросил Федор Иванович.

Старуха, казалось, только и ждала этого вопроса. По нему она сразу же догадалась, что гость в лесном деле разбирается плохо, и принялась словоохотливо объяснять ему, зачем ставятся ограды. Сначала она похвалила муравьев за то, что они уничтожают всякую мелкую лесную нечисть. Потом объяснила, что Максим помогает муравьям разойтись по всему лесу, для чего переносит муравейники на новые места. И все бы хорошо, да кабаны по зимам вкапываются в муравейники и устраивают там свое логово. Вот и приходится муравейники огораживать.

— Вы уж подождите, — мягко попросила старуха. — Скоро должен вернуться. Да и машину тоже небось услышал… Проходите в дом, будьте гостями.

— Ну, что ж, Федор Иванович, будем? — весело полуспросил — полуутвердил Леонид Семенович.

— Будем! — в тон ему отозвался секретарь райкома.

Во дворе на них загавкала собака, но, увидев, что незнакомые люди идут с хозяйкой, тут же замолкла, медленно отошла к конюшне и влезла в конуру, как бы давая этим понять, что свой сторожевой долг она честно выполнила, а как там и что будет дальше — это уже не ее забота. Но тут же угрожающе зашипел, заклекотал большой грузный индюк. Маленькие индюшата, крутившиеся около матерей, тоже всполошились и, не понимая, чем так обеспокоился глава их семейства, подбежали к нему. «Не подходите, не подходите!» — продолжал шипеть индюк на незнакомых ему людей, и сине-пепельный мятый платочек на клюве, и зоб-мешок налились жарким багрянцем.