– Проклятье! То, что мы считали электронным устройством, оказалось слуховым аппаратом для какого-то крысеныша. Я упрячу этого Эспантозо за решетку!

– Не спешите, полковник. Забудьте о пристрастии к последним новшествам. Устройство ведь работало. Возможно, дешевый и простой в обслуживании «крысорадар» может оказаться ничем не хуже обычного.

– Может, и стоит над этим поразмыслить. – Полковник задумался, потирая подбородок. – Но как вы догадались? Почему открыли ящик?

– Отверстия для воздуха с задней стороны, – показал Джефф. – Зачем они нужны устройству на полупроводниках?

Сержант-детектив Маннгеймер из городской полиции с ворчанием опустил тяжелый полевой бинокль. Небольшие заросли полностью скрывали его от военных, но отсюда все было прекрасно видно. Он наблюдал за ходом эксперимента вплоть до его завершения, когда вдруг случилось нечто непонятное и большая часть участников бросилась бежать, исчезнув за горизонтом. Хотелось верить, что Джефф О’Хара теперь не оберется хлопот, но полицейский сознавал призрачность этой надежды. Судя по всему, О’Хара проделал с прибором нечто, ставшее поводом для возникшей суматохи, и теперь детально обсуждает случившееся с начальником военных. Наконец они разошлись, пожав друг другу руки, и Маннгеймер понял, что О’Хара в очередной раз каким-то загадочным образом ускользнул от правосудия.

Тяжело шагая к припаркованной на дороге полицейской машине, сержант размышлял о царящей в мире несправедливости, позволявшей столь явным преступникам, как О’Хара и его чокнутая организация, каждый раз уходить безнаказанно. От этого человека, как и от всех имевших к нему отношение, прямо-таки несло злодеянием. Маннгеймер всегда недолюбливал Джеффа, а с недавних пор, после того как тот помог сержанту в крайне неприятной ситуации, так и вовсе возненавидел.

Всю дорогу до управления полиции Маннгеймер думал только об одном. Особым умом он не отличался, и мысли следовали по накатанной колее. О’Хара, размышлял он, мрачно топая по старым деревянным ступеням и сжимая кулаки. О’Хара. Перед мысленным взором возникли серые прутья тюремной решетки, и вспотели ладони от нестерпимого желания засадить туда О’Хару.

– Что тут происходит? – спросил сержант, окидывая взглядом собравшуюся в кабинете лейтенанта толпу.

– Заткнись, Маннгеймер! – огрызнулся лейтенант и снова повернулся к стоявшим вокруг его стола.

Сержант проскользнул вдоль стены к детективу с лошадиным лицом; у того из ноздрей и ушей торчали рыжие волосы.

– Пью, – прошептал Маннгеймер, – в чем дело-то?

– Пришел адвокат, чтобы вызволить китайца, которого привели вчера. Лейтенант вне себя от злости. – Пью покинул каменистые берега Ирландии тридцать лет назад, но акцент чувствовался до сих пор. – Этот адвокат Доббсон отметает все обвинения.

– Какие обвинения?

– Коротышка Цзинь дурит народ: утверждает, будто может излечить любую болезнь, втыкая иголки в нужные места. В том числе и у старушек – ну, ты понимаешь. Одна из них пожаловалась в полицию, но другие убедили ее забрать заявление и даже нашли деньги на адвоката для этого шарлатана.

– Шарлатана… – пробормотал Маннгеймер. – Шарлатана! – с энтузиазмом повторил он и, не обращая внимания на недоверчивый взгляд Пью, протолкался сквозь толпу к столу. – Думаю, вам следует освободить заключенного, сэр… – сказал он лейтенанту.

– Убирайся, Маннгеймер.

– Послушайте меня, сэр. Мы можем использовать этого жулика в куда более серьезном деле.

Лейтенант, которого вся эта история уже изрядно утомила, позволил Маннгеймеру отвести себя в сторону, и тот в конце концов его убедил. Вернувшись к столу, он подозвал адвоката:

– Вряд ли могу согласиться с тем, что тут все настолько кристально ясно, как вы говорите, мистер Доббсон, но причин держать вашего клиента в тюрьме действительно не вижу. К тому же присутствующий здесь сержант Маннгеймер, известный гуманист, уговорил меня проявить снисходительность. Цзинь будет освобожден, как только принесут со склада его личные вещи. Вы бы нам очень помогли, если бы подождали за дверью.

Доббсон, всем своим видом подтверждавший, что действительно хорошо знает свое дело, холодно перевел взгляд с одного полицейского на другого:

– Что ж, подожду. Вряд ли вам понадобится много времени.

Следом за остальными адвокат вышел. Когда дверь закрылась, субтильный Цзинь, в очках в роговой оправе и с единственным золотым зубом, слегка поклонился возвышавшимся над ним полицейским:

– Да пребудут долгими ваши годы! Милосердие американских блюстителей закона не знает границ.

Он хорошо говорил по-английски, но с мелодичным китайским акцентом.

– Мы помогли вам – вы поможете нам, – прямо сказал лейтенант.

Цзинь беспомощно развел руками:

– Чем же могу помочь вам я, скромный врач, почти не знающий местных обычаев?

– Хватит строить из себя Чарли Чана, – бросил лейтенант, постукивая пальцем по лежавшему перед ним бланку. – Вы уже дважды побывали за решеткой, и вы родились в нью-йоркском Чайна-тауне.

– И какое в том преступление? – спросил Цзинь с нью-йоркскими гнусавыми нотками, сразу же позабыв о восточном величии. – Я ничего не нарушил, вы не имеете права меня задерживать…