– Но тут совсем другое дело, – возразил один из мужчин. – Этот сумасброд занимается медициной без лицензии.

– В самом деле? – поинтересовался Джефф. – Можете доказать? Не забывайте: то, что мы называем медициной, на самом деле аллопатия, система лекарственного лечения тела, одна из многих существующих в современном мире разновидностей медицины. А доктор Цзинь не занимается аллопатической медициной – он занимается акупунктурой, куда более древней, чем любая западная медицина: ее использовали в Китае еще пять тысяч лет назад. У вас есть медицинская степень, доктор? – обратился он к китайцу.

– И не одна, – слабым голосом ответил Цзинь. – Дипломы лучших школ и университетов. Могу показать…

– Не нужно, – сказал Джефф. – Думаю, все ясно.

– Но… это же полный бред! – взорвался Розенкранц.

– В самом деле? – холодно спросил Джефф. – Скажите это Британскому обществу акупунктуры, у которого, кстати, своя больница в Лондоне, и другим подобным организациям. Скажите это всем, кого лечили иглоукалыванием и кто готов подтвердить его действенность в суде. Скажите это любому человеку в Китае, где акупунктура применяется наравне с западной медициной и пациенты могут выбирать, к чьим услугам прибегнуть.

– Этого просто не может быть, – жалобно проговорил один друзей Розенкранца. – Разве можно повлиять на здоровье человека или процессы в его теле, просто втыкая в него иголки?

– Достаточно ткнуть иглой лягушку, – сказал Джефф, – и при определенных условиях это вызовет разновидность искусственного оплодотворения. Если беременность не является результатом происходящих в теле процессов, тогда что это? Пожалуй, акупунктура достойна того, чтобы ее изучать, а не отвергать с ходу.

Миссис Розенкранц принесла Цзиню стакан воды, который он благодарно принял. Все молчали.

– Кто-нибудь хочет сделать заявление для полиции? – спросил Джефф.

Ответом была тишина.

– У кого тут заявление для полиции? – раздался в дверях знакомый громыхающий голос.

– Ни у кого. – Джефф с ангельской улыбкой повернулся к Маннгеймеру. – Это просто ошибка, сержант, никто ни на что не жалуется.

– Что вы здесь делаете, О’Хара?

– Помогаю вам, сержант, – устраняю проблемы до их возникновения и экономлю муниципальные деньги. Похоже, эти люди приняли меня – естественно, совершенно случайно – за офицера полиции и изложили суть их проблем. Я же в свою очередь доказал им, что никаких проблем на самом деле нет.

Маннгеймер нахмурился, переваривая услышанное своим ржавым мыслительным аппаратом, и наконец спросил:

– У кого-то из вас есть жалобы?

Все молчали.

– Мы думали, что есть, но, похоже, уже нет, – наконец послышался несчастный голос. – Но я точно знаю: этот Цзинь шарлатан и с ним нужно что-то делать!

– Обвинить его в нападении? – с надеждой предложил Розенкранц. – В конце концов, он втыкал иголки в мою жену.

– Но она сама об этом просила, – заметил другой инженер. – Такой вариант не годится. Может, полиция сумеет обвинить его еще в чем-нибудь, вроде бродяжничества или взяточничества?

– В ограблении, – сказал Розенкранц. – Несколько дней назад, после того как он здесь побывал, мой сейф взорвали и обчистили. Может, удастся привлечь его за это?

– Почему бы и нет? – поддержал его приятель. – В мой дом тоже проникли после того, как там побывал Цзинь, и украли драгоценности моей жены.

Последовал радостный хор – оказалось, что все присутствующие стали жертвами ограбления в течение нескольких дней после визита Цзиня. Они яростно уставились на китайца, который еще сильнее вжался в диван.

– Я ни в чем не виноват, ни в чем, – еле слышно пробормотал он.

– Ну да, как же, – усмехнулся Розенкранц. – Арестуйте его, офицер. Исполните свой долг.

– Полагаю, так я и сделаю, – мрачно кивнул Маннгеймер. Неуклюже заведя руку за спину, он отцепил с ремня наручники. – Могу теперь сказать, что мы вели тайное расследование всех упомянутых преступлений и уже приближались к цели. Но лучше арестовать его прямо сейчас – мне вовсе не хочется, чтобы преступник сбежал из города, сообразив, что ему наступают на пятки.

Шагнув вперед, он защелкнул наручники на запястьях Джеффа, который впервые в жизни потерял дар речи от удивления.