где Стена у подножья Святая святых.

Сгустились сумерки, кровь затемнела во мне,

и душе стало тесно.

— Я не уезжаю отсюда, никогда не уеду я больше...

Вот выжженные горные хребты,

укрытые ковром сухих колючек...

Жар слез моих и арфа вавилонских рек: вот эхо вечности.

Эти края, святые в трауре и в горечи сиротства, — мои,

И в конце лета пыль на винограднике ничейном —

собран виноград...

Эти края не описать словами, ибо они — сам образ,

Который надо видеть, пить, уйти в него,

Как те, что падали на меч свой испокон веков.

Я еду, еду... Но не уезжаю никуда

Из этих гор, где начиналось детство...

Вот синеет, мерцая, морской горизонт Иудеи...

Я и есть тот ребенок, что стоит у машины на горной дороге,

На том сторожевом посту, в Иерусалиме, исходящем кровью,

И говорит: Не уезжай! — всем, кто едет

К морским берегам...

Эти два слова — приказ и судьба всем, кто слышит.

Счастлив скиталец, который на зов их вернется.

Перевод П. Гиля

* * *

Непохожи на собак мы для гоев...

Собаку они жалеют.

Ласкают её, даже целуют. Словно ребенка,

Милого всем домашним, балуют всегда.

И когда умирает собака, как жалеют гои её!

Не везли нас, словно овец на убой, в вагонах,

Вели нас на уничтожение, словно овец прокаженных,

По красивым ландшафтам Европы.

С овечьими тушами они не делают того, что с телами евреев:

Перед убоем у овец не выдирают зубы,

И шерсть не сдирают с тел,

И не запихивают овец в огонь, чтобы была зола из живого,

И не развеивают золу над водами и стоками нечистот.

Есть ли еще сравнения тому, что сделали нам они?

Нету других сравнений / все слова только тени теней/ —

Только одна фраза — нету других сравнений!

Ибо каждой пытке в стране гоев

Есть сравнение одно: его пытали, словно еврея.

Каждый страх, каждый ужас, каждое одиночество или грусть,

Каждый шепот, каждый плач на земле

Будет сравним с еврейской судьбой.

Нет расплаты за наши муки, ибо мера им — этот мир.

Вся их культура — на нашей крови,

И вся совесть их — в нашем плаче.

Не рассказывала мне мама, что слышала она,

когда рожала меня, —

пение ли ангельское или плач возле постели её.

Но говорили мне как-то, то множилась радость

в дома отца —

и плясали на столах и скамьях.

И в день восьмой причинили мне боль

во имя единства народа.

Так и рос мальчик, так и рос куст

несгорающей боли.

И теперь, в силе мужской моей, не знаю я:

в чем смысл той радости,

что множилась в доме отца, тридцать лет

тому назад.

И у ложа мужчины стоя, плачут ангелы детства,

что пришли ко мне,

как души предков в праздник Суккот.

 Перевод А. Воловика

Вошел я в страну нашу, словно в плавильную печь,

чтобы еще добавить

огня к огню. Чтобы добавить еще плоти

для ножа острого

нашей еврейской судьбы. И в час сумерек чувствую

я себя в стране

Израиля,

словно в разрезе раны глубокой —

и горько мне очень, но покинуть страну эту

я не хочу!

Ходит человек по свету и благословляет сладкие

листья, и я в горечи

моей благословляю, как он.

Иногда смотрю я в небо

наше прекрасное,

чья красота от царства... а царства внизу нету,