набредите на главную трассу,

запряжённых коней потащите сквозь гущи базаров

с набитыми кормом мешками!

Следом — женщины, ярко нагие,

со скрипками громкими в длинных руках, с фонарями,

словно с молниями, с барабанами, будто с громами!.. В путь! —

тысячи ваших вагонов

на решающем из перегонов

сдвинув разом, —

вперёд, поезда!

Аллай, ой мне, беда...

Я сзываю в далёкую дивную область: львов, тигров,

наследников царских, царей.

И придут, и сыграют там пьесу, которая жизни живей,

ибо юноши — те, что под спудом Вогез и Карпат, —

стали мертвых мертвей...

Не до девушек им после стольких смертей,

пропадает нутро у них — не до еды,

вот уж нет у них уст —

не попросят воды...

Аллай-ойя, о грусть..." —

так он пел. Приоткрывшие окна мужчины кричали певцу:

"Тише, псих!"

Да и женщины — если и склонялись на песни

из распахнутых окон, обнять порываясь его, —

всё ж, захлопывали створки встык,

не зазвав его в дом ни на миг...

Перевод В. Горт

* * *

На всех моих путях, простертых в мысли,

Печаль разлита золотом вечерним;

А прошлое мне видится вдали

Отрезанным, как остров...

Дальше — море.

Простерлись, перепутавшись, пути

Налево и направо. Я не знаю —

Каким идти. Но ясно лишь: ведет

Любой из них к черте последней, к смерти.

 Варшава, 1921

* * *

Нас на этой земле

Столь одиноких,

Сотни тысяч.

Мы — для которых есть

Место в мире горестном,

Семь морей,

Простираясь, открыты нашему крику,

И от нашей боли, рвущейся из груди,

Содрогаются звезды.

Каждый из нас господин храма собственной плоти,

Голова любого из нас — башня радости, где

Раскачиваются колокола

Сумасшествия ночами терзаний.

Чистоте молитвенных сводов нашего сердца

Мы предпочли

Мировые кручи необузданных мыслей,

Те вершины,

Где уже не звучать голосам

Поющих девушек, и покоится страсть,

Перегоревшая в пепел.

Струны арфы там не дрожат,

И не сияет Геспер.

Только мертвенная луна

Отразилась в хищных рубинах

Волчьих глаз. И, головы обхватив,

Мы лежим с закушенными губами

У колодцев молчанья, покуда нас

Жутчайший из ужасов не разбудит...

Нам, карабкающимся на кручи,

Диким, воющим в темноту, —

Словно горные псы на скалах,

Ждать ли помощи от небес,

Что беременны сами скорбью,

И от страха черных ночей,

Обволакивающих вершины?!

Варшава-Берлин, 1922-23

Перевод В. Слуцкого

Вы, преградившие нам к солнцу

дорогу, идущих

Убиваете прежде, чем с ресниц

успевает опасть

Сон золотой, и молитва рассвету — затихнуть.

Сотни тысяч бегут в лес отчаянья, и ноябрь

Из овечьих глаз полыхает

Остриями ножей, наточенных для закланья.

И под кронами горя рождаются дети,

Кровь которых отравлена скорбью, —

Чтобы увянуть раньше, чем розы.

Я для вас не желаю сажать плодоносных деревьев,

Но деревья страданья пусть раскинут голые ветви