Шрифт:
Даже когда мне за весьма умеренную плату предложили открыть сайт издательства в Интернете, и было подано в дирекцию письменное обоснование, сочли это совершенно ненужными тратами.
И ведь что противно — денег от прежних времён в издательстве было немерено, да только шли они неизвестно куда…
И наконец на сочувственные вопросы коллег из иных издательств ответил я, но только сам себе: издательство «Книжная палата» получило травму, несовместимую с жизнью, ещё при рождении, когда Юрий Владимирович Торсуев выбрал для него именно этого директора.
Одна мне осталась радость: переписка с читателями. Особенно, если попадётся дотошный.
В издательство «Книжная палата»
10 августа 1998 года
Господа издатели, здравствуйте и живите долго!
Я прочёл вашу книгу «Пушкин. Жизнь и лира». Видно, что делали её мастера. Хороша подборка материала; на нужных местах рисунки П.Л. Бунина. Приятно, что много эротики. Влечение душ и тел занимает у каждого большой кусок жизни… Но как у всяких работающих, есть у вас ошибки, позвольте их указать.
На стр. 180 текст у вас звучит так:
…Он уступил за три с полтиной, В придачу взяв ещё за них Собранье басен площадных, Грамматику, две Петриады…Зачем купцу брать с покупателя макулатуру? Умнее избавиться от неходового товара! Пушкин так и написал:
В придачу дав ещё за них…И всё становится понятно.
На стр. 289:
Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи…
Каково? Но Пушкин такой бессмыслицы написать не мог… Его фраза выглядела так:
Это было чрезвычайно и повредило ему во мнении молодёжи.
Вы, как и другие издатели, принимая ошибки пьяного наборщика за авторский текст, благоговейно таскаете их из издания в издание!
Если есть уши у Берниковой А.Ф., Зориной Т.А., Назаровой Л.В., накажите их (только уши, а не самих дам!).
Стр. 307–308. После писем Пушкина к Хитрово и к Вяземскому о польском мятеже естественно было бы увидеть «Клеветникам России»; вместо этого напечатаны переводы баллад Мицкевича. Они нужны, бесспорно, — но после. После!..
Вместо слабого «Тазита», которого Пушкин бросил, потому что он «не пошёл» из-за надуманности сюжета, — я поставил бы «Египетские ночи», вещь прекрасную…
И самое обидное: рисунки П.Л. Бунина напечатаны так мелко, так темно, что не видно взгляда персонажа. А ведь художник тонко передаёт движения души… Притом есть неудачные подборки…
Я кончил. Вам не очень обидно? Но это всё — любя. Автора и Вас. Рискну я купить Ваше будущее издание Тургенева. Оно будет оригинально, я уверен; но что Вы там нафрагментируете?..
Ал-др Констант. Орлов
А.К. Орлову
16 сентября 1998 года
Милостивый государь Александр Константинович,
спасибо Вам за письмо в издательство по поводу приобретённого и прочтённого Вами «Пушкина» в серии «Русский Парнас». Письмо получено мною поздно, после отпуска, оттого и ответ так задержался. Я очень давно, очень долго ждал это письмо. И хотя отзывы прессы на издание были (кажется, не меньше шести), но именно читательского отклика (читателя искушённого) всё не было. И вот дождался. Спасибо. А уж за ласку — втройне. Очень точно вы отметили эротическую окраску, она (окраска), думаю, и хороша, и верна, и (как я думал) необходима как приманка для молодых. Хотя, как теперь понимаю, приём достаточно наивен: такая эротичность произвела бы впечатление и привлекла мальчиков и девочек 50–60-х годов…
Теперь о замечаниях. И за них особая благодарность. Я их понял и сразу принял, но попытаюсь кое-что пояснить, а по тексту, может быть, и оспорить, если получится.
Сначала о «Тазите». Я не назвал бы поэму «слабой». А почему не окончена? Бог весть. Но не из-за надуманности сюжетной идеи. Разве христианская идея — надуманна? Поэма не окончена, но то, что в ней есть, очень важно, это «лелеющая душу гуманность» (Белинский), могущая прекрасно воспитать «юношество» (он же). Об этом «забытом тезисе Белинского», примерно, в 1963–1964 году делала доклад в Онегинском зале Пушкинского музея на одном из научных вторников пушкинист Арусяк Георгиевна Гукасова…
Хотя «Египетские ночи» — это, конечно, да! Но… Здесь отбор жёсток, а потери невосполнимы. Уж очень много у Александра Сергеевича шедевров! Почти всё. И всякая выборка, композиция обречена на обвинения, не подлежащие оправданию.
А то, что после письма к Вяземскому о польском мятеже так и просится «Клеветникам…», уж это точно. Тут возразить мне нечего. Могу только объяснить. Как Вы могли заметить, у книги два составителя. Так вот, первый из них — Ирина Кабанова — была категорически против помещения этого, несомненно сильного стихотворения, поскольку именно сейчас нездоровый и неправильно понятый «патриотизм» и так стал опасным заболеванием нашего общества. Я подчинился и прикрыл зияние литовско-польской темой «Будрыса…» и «Воеводы»…
Когда я прочитал в Вашем письме о «кочующем купце», от которого Татьяна получила Мартына Задеку, я прямо похолодел: как же мы могли допустить такой ляп, ведь за нами не только составление, но и «подготовка текстов»?! А Ваш аргумент неотразим! Зачем же купец будет брать в придачу? Конечно же, он дал! Какая неприятная оплошность…
И я полез для начала проверять. И что же я вижу? В академическом послевоенном десятитомнике —
В придачу взяв ещё за них…В отдельном худлитовском, особливом, издании «Онегина» 1959 года — то же. Вы говорите, что ошибки пьяного наборщика кочуют из издания в издание… Но ведь где-то, когда-то ошибка возникла впервые! Беру Полное собр. соч. под редакцией М.А. Цявловского (Academia, 1936–1938) —
…взяв ещё за них…Беру издание А.С. Суворина 1887 года — то же. Беру, наконец, отдельное прижизненное, 1837 года, но с цензорским дозволением от 27 ноября 1936 года, издание «Онегина» — тоже «взяв ещё за них!»
И тут я начинаю догадываться, что Вы заметили ошибку не как текстолог, а как логик, то есть догадались об ошибке по смыслу, а не сверяясь с каким-либо источником, но взяли на себя при этом смелость произнести: «Пушкин так и написал»:
В придачу дав ещё за них…Тогда я стал сверяться с Вами по смыслу. Итак, о чём речь? Татьяна гадает по гадательной книге Мартына Задеки…
Сие глубокое творенье Завёз кочующий купец Однажды к ним в уединенье, И для Татьяны наконец Его с разрозненной Мальвиной Он уступил за три с полтиной, В придачу взяв ещё за них Собранье басен площадных, Грамматику, две Петриады, Да Мармонтеля третий том. Мартин Задека стал потом Любимец Тани…По-Вашему, купец не «взял», а «дал». То есть, купец заломил цену «три с полтиной», а Татьяне это показалось дорого, она стала торговаться и выудила из купца за ту же цену ещё басни, грамматику, две Петриады и третий том Мармонтеля… Трудно однако представить торгующуюся Татьяну, вытягивающую у купца (офени) для чего-то две (!) Петриады и третий(!) том Мармонтеля… Легче вообразить офеню, который уступил (наконец!) Задеку и Мальвину Татьяне (а ей очень нужен Мартын Задека да и Мальвина, хоть и разрозненная, а всё же дамский французский роман), уступил всего за три с полтиной, но с придачей, то есть взяв ещё с Татьяны за них (за Мартына Задеку и Мальвину) несколько книжек, уже не нужных Татьяне, а ему очень нужных для его промысла, ибо он бродит от деревни до деревни, от поместья к поместью, а ассортимент пополняет, может быть, только в Москве! Да и возможно ли для купца уступить товар, который просят, еще что-то за него дав? К тому же Вы не правы относительно «макулатуры»: именно она и есть для офени — ходовой товар (макулатура и сейчас на рынке самый ходовой товар).
Теперь о грозном Сильвио из «Выстрела», который не убил обидевшего его поручика, и это обстоятельство чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи. В нашем издании так:
«Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи…»
Вы называете это бессмыслицей и категорически утверждаете, что у Пушкина «фраза выглядит так»:
«Это было чрезвычайно и повредило ему во мнении молодёжи».
Опять-таки ни в одном издании Пушкина этого «и» я не обнаруживаю, но фраза без «и» звучит действительно, если не бессмысленно, то несколько странно для современного уха… Но давайте чуть-чуть поразмышляем: а что если… А что если «было» это не глагол? Поставим вместо «было» синоним и получим фразу:
«Это поначалу чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи».
Такой смысл для Вас приемлем? Тем более, что через фразу следует:
«Однако ж мало-помалу всё было забыто, и Сильвио снова приобрёл прежнее своё влияние».
И последний аргумент. Читаем конец «Выстрела» (с. 199 нашего издания):
«Тут он было вышел, но остановился в дверях, оглянулся на простреленную картину, выстрелил в неё, почти не целясь, и скрылся».
А фраза «было чрезвычайно повредило», повторюсь, действительно воспринялась было странно. Здесь есть элемент архаичности. Не потому ли в отдельном издании «Повестей Белкина» («Художественная литература», 1934, редактор В. Гроссман, корректор Л. Каплан) эта фраза представлена так, с дефисом:
«Это-было чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи».
Так что я, с Вашего позволения, полностью реабилитирую Зорину и Назарову (корректоров), а Берникова здесь вообще ни при чём, она же — технический редактор, о чём написано.
Что же касается «самого обидного» — качества перепечатки рисунков Павла Бунина — то это дело, видимо, слишком субъективное. Самому, например, Павлу Львовичу эти уменьшенные картинки в пространстве книжной полосы очень понравились. Мне тоже.
Итак, я тоже кончил. Вам не очень обидно? Я ведь тоже — любя. И сохраняя благодарность за Ваше письмо.
И последнее. О перспективе серии. Вряд ли Вам придётся рискнуть с покупкой Тургенева. Программу серии диктует спрос и экономика издательства. И то и другое было очень вяло, а теперь, кажется, и хуже. Думаю, что «Тургенева» не будет никогда. Зато есть «А.К. Толстой», «Козьма Прутков», «Маяковский» — советую! Возможно, будут ещё «Блок» и «Есенин». Во всяком случае две эти книги предварительно согласился сделать Бенедикт Сарнов. Судя по «Маяковскому», созданному Сарновым, — лучшего и не пожелаешь…
10 октября 1998 года
Вячеславу Трофимовичу, моему победителю, — привет и пожелание здоровья!
Здравствуйте и Вы, Ирина Л.!
Это Орлов к вам пристаёт.
Вернёмся к нашим баранам в последний раз.
Во-первых, Татьяне Дмитриевне, романтической девице, не было нужды торговаться с офеней, когда рядом стояла любящая душа, умеющая солить грибы, бить служанок и проч. Вот кто заставил бежать купца с поля брани, бросив победителю восемь книг, бумажка от которых всегда пригодится…
Ну, ладно: если Вы первей меня добрались до прижизненного издания — ликуйте! Хотя Пушкину в конце 1836 года было уже не до гранок…
За Сильвио — спасибо: Ваш довод убедителен.
В своём ответе о «Тазите» Вы подменили моё мнение о надуманности сюжета «христианской идеей». Пушкина в проповедники?!. Четвёртый слабый персонаж к Гирею, Черкешенке и Алеко? Пушкин решил людей не смешить…
Ваш А.К.
К этому письму библиофил Орлов приложил немалый список интересных книг, давно не переиздававшихся, и рекомендовал на этот счёт подумать.
А.К. Орлову
25 ноября 1998 г
…Конечно, у вас был повод упрекнуть меня в подмене мнения о надуманности сюжета «христианской идеей». Но я хотел объяснить Вам, почему я взял «Тазита» в книгу для юношества. И потом, Гирей, Черкешенка, Алеко — не слабые, а просто юношеские. Юность Пушкина совпала с юношеским состоянием русской читательской культуры, потому эти вещи и имели огромный успех, а вот зрелый Александр Раевский хохотал над Гиреем, впадавшим в задумчивость с поднятой саблей. Потом взросление Пушкина намного опережало взросление публики, и он стал терять популярность. Прожив 37 лет, он сумел дожить до старости. И гармоническое «взросление» Пушкина даёт прекрасную возможность и в XXI веке любить его и проживать с ним все эпохи собственного возраста, то есть любить его всю свою жизнь от младенчества до старости. Но всё это — так, к слову…
Я как-то позабыл сказать, что вскоре после Вашего первого письма я ушёл из издательства и третий месяц наслаждаюсь сидением за собственным письменным столом. Поэтому Ваши соображения и предложения я передаю в «Книжную палату», сам не зная, быть ли проку.
В. КабановКогда со времени переписки моей с библиофилом Орловым много воды утекло, я, как-то на досуге перелистывая пушкинский томик, о котором и шла речь в нашем дружественном споре, задержался снова на письмах Пушкина 1831 года к Елизавете Хитрово и Петру Вяземскому «о польском мятеже» и вспомнил, как Орлов упрекнул меня за то, что вслед за этими письмами не поместил я «Клеветникам России», а поставил «Будрыс и его сыновья» (польская тема). Вспомнил и то, как объяснял я эту «промашку»: дескать мой соредактор (со-составитель) Ирина Л. категорически не захотела «Клеветников» вообще публиковать. Я ей и уступил…
А вот теперь меня вдруг осенило!
Да можно было мне тогда Ирину Л. переубедить! Была к тому возможность.
Представьте, ставим мы «Клеветников», а следом (сразу!) такой вот текст:
Пушкин в стихах своих Клеветникам России кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на вопросы, на которые отвечать было бы очень легко, даже самому Пушкину. За что же возрождающейся Европе любить нас? Вносим ли мы хоть грош в казну общего просвещения? Мы тормоз в движениях народов к постепенному усовершенствованию нравственному и политическому…
Мне так уж надоели эти географические фанфаронады наши: От Перми до Тавриды и проч. Что ж тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч вёрст, что физическая Россия — Федора, а нравственная — дура…
Записные книжки П.А. Вяземского 22 сентября 1831Да неужели же в таком раскладе Ирина Л. не поместила бы «Клеветников»?!
А ведь «Записные книжки» Вяземского и тогда стояли у меня на полке…
Опять хорошая мысля опосля явилась.
В тысяча девятьсот девяностом году, когда наша серия «Популярная библиотека» цвела, ещё не зная, что она уже немножечко чахоточная дева, вышел в этой серии сборник Виктора Астафьева «Улыбка волчицы».
Когда редакция (тоже не подозревающая, что конец её не за горами) начала подготовку к изданию, Виктор Петрович по счастливой случайности оказался в Москве. Редакция с ним связалась и пригласила к себе: обсудить состав книги и прочее. Под прочим подразумевалась сумма гонорара — тема для редакции не слишком увлекательная да вроде даже и не по чину. Так считалось. Позвали меня.