Художник качал головой и снисходительно усмехался. Он не чувствовал за собой вины, не раскаивался. Казалось, он испытывает гордость. Смерть Алины еще раз подтвердила его гениальность.

Рафик люто ненавидел его в эту минуту, ненавидел себя за то, что не сумел наказать убийцу. Рука не поднялась. Он обрушил на Артынова град тумаков и на том спекся. Он не мститель. Он – трус и недотепа.

– Где эта твоя Джоконда?! – в бессильной ярости завопил он. – Покажи мне ее!

– Ее здесь нет, – самодовольно заявил Артынов.

– А где она? Где ты ее прячешь, упырь? Я ее уничтожу! Порежу на мелкие клочья и сожгу!

– Тебе до нее не добраться.

Артынов оставил картину в мастерской. Он не боялся: был уверен, что его Джоконду охраняет нечто высшее, как и оригинал, который защищен не только пуленепробиваемым стеклом, но и волей Творца. Она переживет и своего создателя, и своих врагов, и своих поклонников. Она – в этом мире и вне его.

– Я доберусь, – пообещал Рафик. – Доберусь! Вот увидишь! Я остановлю тебя, Сема, чего бы это ни стоило. Из-за тебя погибли две женщины. Кто-то должен положить этому конец.

– Может, это ты их убиваешь, Грач? – прищурился художник. – Чтобы опорочить меня? Мстишь мне за собственную несостоятельность! Мои полотна завораживают, а твои никуда не годятся. Я создаю шедевры, а ты – жалкую мазню. Вот ты и решил отыграться. Как тебе моя версия?..

Глория договорилась встретиться с Павлом в Москве, на месте гибели Алины Кольцовой. Парень умолял ее помочь разобраться в причинах трагедии. Если она смогла «увидеть» аварию со смертельным исходом, то сможет разгадать, что к этому привело.

– Здесь, – сказал Павел, показывая на мелкие осколки стекла и свежие белые гвоздики, рассыпанные на пожухлом газоне рядом с оживленным шоссе.

Глория стояла, ожидая потока ощущений, пережитых перед смертью Алиной. Та испытывала смятение, стыд и страх. Опасалась ревности мужа… мучилась смутным чувством вины. Ее внимание было притуплено.

– Алина изменяла мужу? – спросила она у Павла.

Тот опустил голову и развел руками. Откуда ему знать?

– По ходу, они любили друг друга.

– Ну да, – кивнула Глория.

– Алина была пьяна?

– Она была не в себе. Ее что-то мучило. Сеанс, проведенный в мастерской художника…

Вдруг Глория четко «увидела» Лаврова, который уговаривает Алину не садиться за руль, предлагает подвезти ее. Та отказывается. Они стоят в каком-то дворе под фонарем. В тени прячется третий. Этот третий подслушивает. Он любит Алину? Скорее, это экзальтированное обожание, болезненное восхищение.

– Вот как! – вырвалось у нее.

– Вы что-то поняли? – вскинулся Павел.

– Пока не совсем.

Он отошел, мрачно глядя на гвоздики, которых тут было не меньше сотни. От безутешного супруга.

– Алина была в машине не одна, – заявила Глория.

– Не может быть! Свидетели твердят, что…

– Это ребенок, совсем маленький плод. Она была беременна.

Парень, оглушенный ее словами, попятился. Еще и это! Жалость накрыла его, затопила волной, но плакать при Глории он постеснялся. Сжал зубы и отвернулся.

Внезапно в ее сознании возникла картина, самое известное в мире произведение живописи. Ritratto di Monna Lisa del Giocondo. В переводе с итальянского – «Портрет госпожи Лизы Джокондо».

В галерее Паяца она занимала почетное место, парила в воздухе, словно сияющая лазерная проекция в ночном небе.

Мона Лиза, которая вдруг предстала перед Глорией, отличалась от оригинала лицом, волосами и, главное, она была без одежды. Та же поза, та же неуловимая улыбка, тот же прямой пробор надо лбом, те же ниспадающие вдоль щек волнистые пряди… та же тончайшая головная накидка… но черты другие!

– Боже!

Павел боролся с подступающими слезами и пропустил ее возглас мимо ушей.

Глория была рада этому. Иначе ей пришлось бы объяснять библиотекарю-нефтянику, что в момент смерти Алина и Обнаженная Джоконда слились в одно целое.

– Уф!..

– Вам плохо? – тут же подскочил Павел.

– Мне хорошо, – натянуто улыбнулась она. – Кому позировала ваша сестра?

– Позировала?

– Кто-то писал ее портрет. Кто?

– Не знаю… она мне не говорила.

Глория «видела» слегка размытый образ художника, но ни имени, ни фамилии назвать не могла.