— Тумбала-хо о-до [29] ! — потребовал привратник, тыкая в Колобкова кончиком меча.

— Тихо ты, папуас! — возмутился тот, отпихивая деревяшку в сторону. — Я терпелив, благороден и красив, но всему есть предел!

— Шеф, может, положить их? — одними губами прошептал Гена. — Вы только кивните, и я этого с деревянным пером вырублю, а второго…

— Ша! — показал ему распальцовку Колобков. — Ты что, очумел, беспредельщик? Мужики при исполнении, на посту стоят! Типа вахтеров. У меня в конторе охрана тоже кого попало не пускает.

— Пашука-пу, музиси [30] ? — спросил левый привратник.

— Тумбала-хо-ла-ла Пурут-Фара, сапсим-до-ла-када [31] , - приказал правый.

— Видишь, Геннадий, как плохо не знать русского языка, — наставительно заметил Колобков. — Даже поговорить нормально не сможешь ни с кем. Ни с кем!

— Да, сейчас без русского никуда… — согласился телохранитель.

— Кто ж сомневается? Вот пройдет лет тридцать, и весь мир будет Россией, все по-русски говорить будут.

— Шеф, да это нацизм какой-то…

— Может, и нацизм. Зато от чистого сердца.

Поселок Бунтабу по здешним меркам мог считаться даже городом — шестьсот жителей, не считая детей, еще не получивших взрослого имени. Две трети проживают в длинных общинных домах на полсотни человек каждый, остальные — в небольших хижинах. У вождя единственный в поселке каменный дом, почти такой же, как тот, что ныне занимает Туптуга.

Свои жилища местные обитатели строили из столбов, врытых в землю и скрепляемых друг с другом веревками из лиан. Крыша двускатная, покрывается широкими полосами пальмовой коры и закрепляется снаружи жердями. Внутри каждый дом устроен по одной и той же схеме — «позвоночный» коридор, проходящий во всю длину, и множество комнат-каморок для его обитателей. Внутренние перегородки также делаются из коры и при желании могут быть легко переставлены — в семьях часто случается прибавление или убыток. Старики умирают, дети вырастают и отделяются от родителей, но зато взамен рождаются другие.

Что же касается маленьких хижин, то они выглядели точно так же, как те, что продолжали тихо разваливаться в старом поселке на побережье. Впрочем, их с каждым годом оставалось все меньше и меньше — научившись строить большие дома, разделенные на комнаты, мбумбу уже не хотели жить в малых. Сейчас в них обитали только бобыли и представители уникальных профессий — шаман, травница, повитуха, три мельника (отец и два сына) и кузнец. Первый и пока что единственный кузнец на этом острове — мастер Скутурка сам нашел огромный медный самородок весом почти в центнер и сам же научился методу холодной ковки. Так что именно этот человек стал пионером эры энеолита [32] на этом острове. Сейчас он, во-первых, постоянно бродил по острову в поисках других самородков, а во-вторых, экспериментировал с другими методами ковки — холоднокованые медные орудия отличаются хрупкостью и даже во многом уступают каменным. К сожалению, железа на Черных островах нет и никогда не было. Но мастер Скутурка верил в свое детище.

На озере виднелись молодые парни с деревянными острогами — они ловили пресноводных барракуд. На длинных мостках щебетали женщины, стиравшие одежду и ставящие сети. В племени считается, что ловля рыбы сетью — не мужское занятие. В огородах тоже трудились женщины. Впрочем, оных было совсем немного — на острове Бунтабу возделывают всего лишь три растительные культуры. Каратуру (кормовой злак, родственный рису), огненный лук (приправа) и озерную травку (почти что марихуана). И, разумеется, пальмы — кокосовые, масличные и особенно саговые. Саго в этих краях заменяет хлеб, из него пекут лепешки и варят мучную похлебку. И со свиньями тоже возились женщины — свинья уже много лет является единственным домашним животным племени Бунтабу. Этих парнокопытных завезли на Черные острова с юга, из Юберии.

При виде местных хрюшек Колобков содрогнулся. На Черных островах и свиньи живут черные. К тому же очень крупные, покрытые жесткой щетиной и с длиннющими клыками. Их кормили каратуру, но они охотно жрали все подряд, в том числе и мясо. Матери не подпускали маленьких детей к свинарням — местные свиньи порой грешили и людоедством.

При виде местных красавиц Колобков содрогнулся еще раз. В племени Бунтабу сейчас правила бал прическа «а-ля каторжник». Все дамы — от грудных девочек до шамкающих старух — брили головы наголо, да еще и смазывали их каким-то особым составом, чтобы волосы отрастали как можно медленнее. А еще они чернили зубы сажей, что создавало эффект беззубости. Тут это считалось красивым.

— Брррр… — поежился Колобков, когда одна такая дама вручила им с Геной по саговой лепешке, широко улыбаясь черной пещерой вместо рта. — Если Зинка с собой такое сделает — разведусь!

Их усадили прямо перед входом во «дворец» вождя — ожидать, когда вождь или хотя бы шаман соизволят принять гостей. Но уважаемые члены общины не спешили показываться на глаза. Великий вождь Серванго тяжело болел (то есть обожрался), а мудрый шаман Пратгуста беседовал с духами (то есть обкурился). Поэтому Колобкову оставалось только сидеть на белоснежных ступеньках, грызть лепешку и играть в «Тетрис». Впрочем, даже эти маленькие удовольствия продлились недолго — лепешка кончилась, а в электронной игрушке сели батарейки.

Над хижиной шамана поднимался сизый дым — мудрый Пратгуста пришел в сознание и занялся своей основной работой. А именно — наколдовывал охотникам много добычи, рыбарям богатый улов, свинаркам жирных хряков, а всем возможным врагам племени небесный гнев предельной жестокости. Никто толком не знал, правда ли шаман все это делает или просто бормочет всякую ерунду, стуча в бубен, но спросить напрямую никто не решался. Даже если Пратгуста иногда и шарлатанил, ему все прощали за великолепное чувство ритма, делающее его желанным гостем на всех праздниках.