Шрифт:
— Если вам так претит этот брак и эта семья, почему бы не высказать все это им в лицо? — ненавязчиво вступил я.
Кандидаты уставились на меня с тем же изумлением, что и бройлеры полчаса назад.
— Невозможно.
— Исключено.
— Вы шутите.
— Нисколько, — с невиннейшим видом возразил я, ангельски улыбаясь и поправляя нимб.
Гости, испуганно переглянувшись, одновременно и отчаянно заговорили и зажестикулировали:
— Нет, обратного пути нет…
— Все уже спланировано… задокументировано…
— Оплачено… оговорено… пересмотру не подлежит…
— Долги… чудовищные суммы…
— И потом — скандал…
— Неприятности…
— Огласка…
— Все эти люди…
— Что скажут на службе…
— Что подумают родственники…
— И соседи по дому…
— Нам это совершенно ни к чему…
Я обреченно вздохнул:
— Но вы хотя бы попробуйте, просто попробуйте сказать правду.
— Невозможно.
— Немыслимо.
— Что ж, — сказал я, вставая.
— А впрочем, впрочем… это не лишено смысла, — с сомнением протянул Лебедев.
— Ты думаешь? — с надеждой подхватила его жена.
— Так и сделаем.
— Поставим курятник на место.
В этот момент дверь распахнулась и в комнату с грохотом пустых молочных бидонов ворвались хозяева курятника.
— Рады вас видеть!
— Какая честь…
— Польщены…
— Нет, это мы польщены…
— Прошу…
— Только после вас…
— Давно мечтали познакомиться…
— … необыкновенная дочь…
— … замечательный сын…
— … прекрасный дом…
— …чудный сад…
— … не могли дождаться…
— … великий день…
Оглушенный напором превосходных степеней, я каменным истуканом врос в свой одинокий диванчик. Градус всеобщей любви превысил все мыслимые нормы, ртутный столбик благолепия достиг максимальной отметки. Гостиная, в которой минуту назад велись прохладные беседы, накалилась, как доменная печь, натужным радушием.
Обливаясь потом, я попытался улизнуть на террасу, но оттуда, препятствуя отступлению, появилась пугающе бледная невеста и, не обращая внимания на гостей, бесстрастно бросила родителям:
— Вчера вы, кажется, хотели знать, куда я дела деньги. Так вот, если еще интересно, прошу за мной, — и с этими словами вышла на террасу.
Я вышел следом и остановился рядом с девушкой. Родители и гости, беспокойно перешептываясь, сгрудились у нас за спиной.
Бесшумно распахнулись ворота, и во двор въехал, грассируя гравием, обветшалый фургон. На левом боку, в созвездии аляповатых звезд, значилось загадочное Circus Alberti; на правом — гарцевала лошадь. Заштрихованный тенями водитель долго возился, что-то вылавливая в бардачке, и вообще вид имел подозрительный. Подозрения подтвердились, когда он, опустив стекло, беспечно и не без сарказма закурил. Из-под белой вязаной шапки неряшливо торчали черные лохмы. Вислые усы насмешливо вздрагивали. Моржовое лицо лоснилось.
Зрители стали нетерпеливо покашливать и переступать ногами.
— И что? — фыркнула Котик.
В ответ что-то скрежетнуло, фургон распахнулся белыми створками, словно расцвел, и на землю спрыгнули три пары черных блестящих ног. За ними, дуплетом, приземлилась тройка белых и одни лиловые. Створки захлопнулись; фургон, которому сигаретная дымка показалась, очевидно, недостаточной, норовливо взревел мотором, поднял клубы пыли, словно воробей перед дождем, и попятился вон со двора. Когда пыль осела, на фоне закрытых ворот обнаружились семеро в трико, с шарами и молоточками.
Невеста радостно захлопала в ладоши. Я присоединился.
— Это что еще такое? — насупилась Котик.
— Терпение, это еще не все, — не оборачиваясь, сказала Алиса и повелительно взмахнула рукой.
Семеро послушно бросили пеструю кладь и исчезли за деревьями.
— Что происходит? — плаксиво спросила будущая свекровь.
Никто ей не ответил. Пупсик со своим словесным скопидомством, видимо, копил слова. Его жена напряженно вглядывалась в ветреную, зыбкую завесу цветущего сада, за которой скрылись семеро неизвестных.
Пасмурно-серое небо стояло в облаках, как в строительных лесах. На недостриженном лугу понуро паслась одинокая, заброшенная газонокосилка. Паренек в комбинезоне исчез. Из гудящей бело-розовой гущи цветущих яблонь доносились слабые голоса молотков, разбавленные тихими звуками человеческого голоса. Павильон, так и не приняв надлежащей формы, висел на ветке странным дирижаблем, безвольно свесив длинные тесемки в траву. Зато появились аккуратные кубики белых палаток и одна полосатая, в которой, судя по оживлению и белому, похожему на свиной хвостик, дымку, орудовал выписанный для свадебного пира повар.