Не успел я бахнуть трубку на базу, как гостья горько и безутешно разрыдалась. Муж, выглядевший скорее удивленным, нежели расстроенным, стал неуклюже ее успокаивать.

Закаленный слезами невесты, я невозмутимо плюхнулся на диван.

Он увещевал, вальсируя словами; она же танцевать не хотела и не могла, нарочно наступая партнеру на ноги и сбивая с ритма.

— Лена, дорогая, ну что ты… Успокойся, пожалуйста…

— Дочь мороженщика! — раскачиваясь, завывала та.

— Ну что ты, ну прекрати… Что о нас подумает хозяин дома…

— Я привез фату, — счел нужным уточнить я. Как всегда, не вовремя.

— Дочь мороженщика! — зашлась в отчаянном крике гостья.

Никого на свете не интересует фата.

— Не дочь, а падчерица…

— Какая разница! — всхлипнула гостья, яростно стукнув по диванной подушке. — Тебе все шуточки! Тут сын погибает…

— Не драматизируй.

— Разве такого будущего хотели мы для нашего ребенка? Торгаш! Помощник мороженщика!

— С нашей фамилией серьезного математика из него все равно бы не вышло…

— Лебедев, я тебя в последний раз прошу!

— Вот если бы Лаплас… Лаплас совсем другое дело… Или Лагранж. Или Лиувилль на худой конец…

Я вспомнил Лобачевского, но тактично промолчал.

— Я не понимаю, не понимаю… Как ты можешь… В такой момент…

— Лена, прошу тебя, обсудим после… неудобно…

— Зачем, скажи мне, зачем Костик это делает? Это все ты, Лебедев! Твоя гнусная ирония! Твое хваленое чувство юмора! Твое попустительство! Твое безразличие!

— Он волен поступать как ему заблагорассудится, — цедил сквозь зубы тот.

— Эта свадьба перечеркивает все, к чему он… к чему мы столько лет шли! Столько усилий… столько жертв… бессонные ночи… и все впустую!

— Какие жертвы, о чем ты… Давай без пафоса. Это пошло в конце концов. Костя взрослый мужчина, он в состоянии решать…

— Чушь! Он просто плывет по течению! Он женится в пику мне!

— Ну, знаешь… это перебор. Мальчик просто-напросто влюбился. Вполне веское основание для брака.

— И это говоришь мне ты?

— Лена, прошу тебя…

— Тебе это основание не казалось достаточно веским целых два с половиной года! Только когда родилась Ириша…

— Дорогая, сейчас не место и не время это обсуждать, — корректно улыбнулся Лебедев, косясь на меня.

Я целомудренно потупился.

— А где место? И когда время? Правильно мне мама тогда говорила… Нужно было выходить за Марецкого!

— Может, и правильно, но теперь, к сожалению, слишком поздно: Марецкий женился и год как умер.

— Ты никогда меня не любил! — зарыдала в платок Лебедева.

— Дорогая, давай обсудим это дома, в спокойной обстановке…

Но та уже вновь переключилась на сына:

— Влюбился! В эту юродивую? В эту крокодилицу с соломой вместо мозгов?

— Ты так не думаешь… Успокойся, сама же потом будешь сожалеть о сказанном… Ну какая она крокодилица… Скорее вербная веточка…

Но Лебедева уже не могла успокоиться. Главное отличие женщин от мужчин — неистовая непримиримость.

— Что у нас общего с этими ужасными людьми? — стенала, ломая тонкие пальцы, она. — С этим сборищем кувшинных рыл? Что мы делаем в этом бесконечно пошлом, безвкусном, крикливо и напоказ обставленном курятнике?

Но они не знали еще всех сюрпризов курятника. Я с тайным злорадством предвкушал появление невесты в свадебном платье.

Вследствие некоего хитрого осмотического процесса комнатный сумрак проник в этих людей. Лебедева исступленно кусала мокрый платок.

Лебедев, скроив страдальческую мину, цедил:

— У меня все это тоже особого воодушевления не вызывает, но мы должны уважать выбор сына… Каким бы чудовищным этот выбор ни был…

— Он просто задиристый мальчишка, заигравшийся в нонконформизм! Он сам не понимает, что творит!

— Ему скоро двадцать. Самое время отнять ребенка от груди. Ничего, — протянул гость, неловко обнимая жену, — ничего, не век же ему гадким утенком… Вот женится, поумнеет…

— Как же, — ядовито всхлипнула Лебедева, сверкая глазами, и высвободилась из объятий. — Тут поумнеешь. У мороженщика на подхвате!