Дело осложняла другая сторона валютного кризиса: параллельно имели хождение деньги двух чеканок — старые, отчеканенные вручную до 1662 года, и более новые, более тяжелые, сделанные машинным способом. Хорошие деньги вытеснялись плохими. Новые деньги, имеющие точный вес и защиту, не могли полноценно циркулировать, пока низкокачественные монеты шли за ту же номинальную стоимость. Великий викторианский историк лорд Маколей позже сообщал: когда кризис достиг своего пика, на сто фунтов серебра, поступающие в казну, приходилось не более десяти хороших шиллингов — то есть одна монета из двух тысяч. Маколей писал: "Она массами шла в переливку, [205] массами шла за границу, массами пряталась в сундуки; но почти невозможно было отыскать хоть одну новую монету в конторке лавочника или в кожаном кошельке фермера, возвращающегося с рынка" (здесь и далее цит., с необходимыми изменениями, по: Маколки Т. Б. История Англии. 4. 7.Т. Б. Маколей. Полное собрание сочинений. Т. 12-СПб.: Изд-во M.O. Вольфа, 1865). Случившийся кризис, утверждал Маколей, был гораздо серьезнее, чем плохое правление Карла и Якова. "Можно вполне усомниться, что все зло, которое терпела Англия в течение четверти столетия от дурных королей, дурных министров, дурных парламентов и дурных судей, едва ли равнялось тому злу, которое сделали ей в один год дурные кроны и дурные шиллинги". Для большинства англичан не имело значения, кто правит в Лондоне. "Виги или тори, протестанты или иезуиты господствовали в правительстве — все равно фермер гнал скот на рынок, лавочник продавал коринку на пудинг, магазинщик продавал сукно, покупщики и продавцы шумно хлопотали по городам". Но когда "испортилось великое орудие обмена, то парализовалась всякая работа, всякая промышленность. Зло ежедневно, ежечасно чувствовалось повсюду почти каждым человеком".

Золотую гинею все еще можно было найти в лавке ювелира — по цене приблизительно в тридцать шиллингов. Но фунт говядины на рынке Спиталфилдс шел весной 1696 года примерно за три пенса. Галлон пива стоил шиллинг или меньше. Ежедневная заработная плата чернорабочего [206] составляла около тринадцати пенсов. Когда мелкая серебряная монета, которая была двигателем повседневной жизни, стала исчезать, это ударило по торговле, которая почти остановилась. "Ничего нельзя было купить без спора, — писал Маколей, — простаков и разинь грабили без милосердия". Монетный двор между 1686 и 1690 годами произвел [207] серебряную валюту стоимостью почти в полмиллиона фунтов. Но за следующие пять лет из Англии утекло столько серебра, что Монетному двору почти не из чего было отливать монеты, и с 1691 по 1695 год было произведено лишь немногим более семнадцати тысяч фунтов.

Рейнелл и его коллеги подтвердили факт кризиса, но "хотя Комиссия нашла жалобы ходатайства весьма справедливыми, а неудобства для королевства [208] — весьма великими, он не могли договориться о том, как предотвратить это". Закон запрещал плавить отчеканенную монету, но, пока английское серебро в слитках имело большую цену, чем та, которую назначал Монетный двор в кронах или шиллингах, наличность Англии продолжала уплывать по Темзе.

Ничего не было сделано ни на той сессии Парламента, ни на следующей, ни на еще одной. Все это время, по выражению Маколея, "монета продолжала все больше обрезываться, [209] и жалобы во всех частях королевства все усиливались". В течение пяти лет споры о кризисе бушевали по всему Лондону. И наконец, единственный человек, обладающий властью потребовать решительных действий, сам оказался в опасности из-за отсутствия хорошей серебряной монеты. В июле 1695 года король Вильгельм командовал объединенной армией из английских и голландских солдат, которая осадила французов в укрепленном городе Намюр в современной Бельгии. Кампания была частью великой стратегической попытки Вильгельма ограничить власть Людовика XIV в Европе и за ее пределами. Стороны сражались уже семь лет, а впереди у них было еще более века борьбы, которую Уинстон Черчилль справедливо назовет мировой войной. Но в тот момент над Вильгельмом нависла угроза быть побежденным [210] — не силой оружия, а из-за нехватки наличных денег, необходимых для содержания воюющей армии.

Сложности возникли из-за того, что в Европе изменился способ ведения войны. В наземной кампании борющиеся армии осуществляли ряд нападений на укрепленные позиции. Это была медленная позиционная война без решительных действий, основную роль в которой играли инженерные войска и артиллерия. Время от времени, когда орудиям удавалось пробить брешь в обороне противника, вспыхивали кровавые рукопашные схватки. Если ситуация не двигалась с мертвой точки, стороны увеличивали свои вооруженные силы. Франция Людовика, находившаяся в состоянии войны не одно десятилетие, уже увеличила свою постоянную армию. Этому примеру последовали англичане. Армия Вильгельма, насчитывавшая всего двадцать пять тысяч человек под ружьем в начале войны, выросла примерно до ста тысяч к середине 1690-х годов. [211]

Содержание вооруженных сил такого размера вызвало радикальную перемену не только в характере боев, но и в способе, которым правительства и нации организовывались, чтобы оплачивать свои амбиции. В Англии эти изменения нашли отражение в условиях, поставленных при восхождении Вильгельма на трон. Он получил власть не по наследству, а в дар от избранного законодательного органа, Парламента-конвента. Это был дар с серьезными ограничениями: кошелек оставался в распоряжении избранных членов парламента. Государство платило Вильгельму жалование, и он, таким образом, стал первым монархом, поступившим на профессиональную государственную службу. [212]

Эта зарождающаяся государственная служба по большей части занималась тем, что придумывала, как изъять у английского народа деньги, необходимые для осуществления планов едва ли не самого амбициозного национального правительства. Ответственные за денежные поступления бюрократы пытались вводить земельные налоги, таможенные пошлины, акцизные сборы. В 1691 году Парламент принял законопроект, разрешающий собрать налог более 1,6 миллиона фунтов, требуемых для "ведения масштабной войны против Франции". Признаком возрастающих возможностей правительства стало назначение специальных налоговых уполномоченных [213] в городах и округах по всей Англии и Уэльсу и среди них — г-на Исаака Ньютона, для "университета и города Кембриджа". Правительство заимствовало сколько могло, намного больше, чем любое из предшествующих. В 1693 году министры Вильгельма создали новый вид займа, раннюю форму правительственных облигаций, и получили миллион фунтов в одном выпуске и еще больше — в другом. Но этого все равно было недостаточно, чтобы накормить и вооружить войска, и поэтому в 1694 году Парламент издал хартию о создании Государственного банка Англии. Уже к концу 1695 года Банк предоставил правительству заем в 1,2 миллиона фунтов. [214]

Но даже таких огромных сумм было мало. В середине 1690-х траты на войну превысили доход от налогов. [215] Хуже того, из-за вывоза хороших серебряных денег в виде слитков и обрезки монет правительство собирало большую часть налогов в деньгах столь низкого качества, что никакой частный торговец и, что более важно, никакой иностранный банкир не принял бы их по номиналу. К 1695 году обменный курс английской серебряной валюты в Амстердаме [216] устойчиво снижался. К середине лета стоимость войны затронула как высокие финансы — способность правительства получать большие суммы посредством займов, так и основную массу наличных, страдавшую из-за утечки серебра. Армия Вильгельма испытывала острый недостаток в деньгах, и в этом таилась настоящая опасность.

Худший момент для кризиса трудно было придумать. Взятие Намюра могло стать и стратегической, и символической победой, но только если бы Вильгельм сумел продолжить свою кампанию. Поскольку из Лондона денежных поступлений не было, казначею армии Ричарду Хиллу пришлось срочно искать наличные деньги в другом месте. Он отправился в Брюссель, чтобы попросить заем у тамошнего богатого банковского сообщества, но на то, чтобы получить ссуду в триста тысяч флоринов, ушло несколько месяцев — явно из-за состояния английских правительственных финансов. [217] Деньги дошли до армии прежде, чем она превратилась в сброд, и пятого сентября Намюр пал, но война затягивалась. Возможно, из государственных соображений и, несомненно, из-за личного тщеславия Людовик XIV не хотел идти на серьезные мирные переговоры после столь громкого поражения. В конце 1695 года, когда сезон военных походов закончился, было ясно, что война возобновится следующей весной — если только одна из воюющих сторон прежде не станет банкротом.