— Адрес, куда ехать, назовите, — попросил он, устроившись за рулем и пристегнувшись.

Я фактически передал ему слова Валентина Белоногова, который однажды направил меня к месту обнаружения трупа:

— Кузьминский пруд. Нужно будет подъехать со стороны Ставропольской улицы. Не доезжая до кладбища, свернуть налево, проехать до конца лесопарка.

— Я хорошо знаю тот район, — преобразился Чирков, представляя, наверное, себя в роли таксиста или водителя особо важной персоны.

Когда легковушка тронулась с места, я вздохнул с облегчением. Нельзя было сказать, что я успокоился: руки подрагивали, нервы ощетинились от скорой развязки…

Чирков хорошо знал дорогу. Может быть, он, как и я порой, мысленно прокладывает маршрут, а в голове у него звучит голос его жены: «Поворот налево! Еще разок налево!» Он остановил авто у самой воды, на берегу, где в этот час было безлюдно.

— Спасибо, выручили, — поблагодарил я его.

— Не за что.

Левой рукой я нажал на клавишу рычага, освобождая от привязного ремня себя, а потом — и водителя, правой выхватил пистолет.

— Выходи из машины. Выходи! — Мне пришлось повысить голос. — И не делай резких движений. В такую тушу я не промахнусь.

Чирков выбрался из салона под моим контролем, держа руки на середине груди — что-то среднее между защитой и нападением. Он преобразился, попав в расставленную мной ловушку. А я вдруг вспомнил — как уходил из моего кабинета Чирков: сутулая тяжелая спина, кожаная куртка.

— Вообще-то это называется похищением.

— С отягчающими последствиями, — добавил я. — Жить тебе осталось пару минут, сволочь.

Я смотрел на него и тщетно пытался представить рядом его жену: не пара. Я повидал всяких женщин: замужних, разведенных, богатых, чванливых, застенчивых, любящих, ненавидящих. Видел измены с перекосившимся лицом, как в кривом зеркале: это когда любящая своего мужа жена шла на сторону. И это только один пример, одно отражение в большой-большой комнате кривых зеркал.

Я всегда — всегда составлял психологический портрет клиента, и он позволял рассмотреть как слабые, так и сильные его стороны. И в этот раз моя привычка пришла мне на помощь.

— В тот день ты унес из моего кабинета неподъемную карту памяти, вместившую в себя тяжесть измены твоей жены. Тебя ранил тот факт, что я стал свидетелем твоего позорища и зафиксировал рога на твоей голове. Единственным твоим желанием было — придушить меня, но я недолго оставался один: пришел Аннинский, и мы с ним пешком отправились в кафе, ты проследил за нами. Накрапывал мелкий дождь, и ты смотрел на нас через мокрые стекла бара. Ты вымок, но дождался-таки сначала своей минутки, а потом и своего часа. Ты увидел все, что хотел: даже заплаканные от дождя и запотевшие от тумана стекла не исказят двуглавую ауру настоящей дружбы. А она словно насмехалась над рухнувшей духовной и физической близостью в твоей семье. И ты решил разрушить нашу ауру. Если бы ты убил меня, то дал бы следствию мотив. Но ты выбрал Аннинского: какая разница, кто из сиамских близнецов умрет первым, ведь второму тоже не жить… Аннинский пришел домой навеселе, был расслаблен и стал для тебя легкой добычей. Аннинскую ты не тронул, как не смог тронуть свою жену. А теперь еще раз загляни в бар. Ты входишь и присматриваешьсяк Аннинскому. Ты смотришь на него в упор и представляешь не как корчится он на полу с обезображенным лицом, а как корчусь я с разорванной душой.

Чирков не выдержал давления.

— Да! — выкрикнул он. — Да, да, да! Ты прав! Я следил за тобой! Я хотел порвать тебя, как последнюю страницу из учебника! Нет ответов, нет вопросов!

Я принял эту вывернутую наизнанку логику, и только потому, что Чирков, по сути дела, признался в преступлении. И даже добавил кое-какие детали:

— Ты ушел. Я видел, что ты ушел. И хотел сказать твоему другу, как он ошибается насчет тебя, что ты мразь и подлец. Что ты — копошащийся в трупе червь и от тебя воняет падалью.

Как-то раз я отмахнулся от назойливой, как мне показалось, мысли о мщении. Но кто из моего окружения мог мстить мне? Аннинская — за то, что я был третьим лишним, которого ей всегда хотелось пристрелить. Но это ерунда полная. Это все равно что отрубить руку, невзлюбив на ней палец. Что мог подумать обо мне Чирков? Я не назвал ему имя человека, который наставил ему рога, и тогда этим человеком для него стал я. Я видел измену его жены собственными глазами, а с видеокамерой в руке стал еще и постановщиком этого порнопозорища. А себя, как фактического заказчика этого акта, он в расчет почему-то не брал.

Стыд — нет, лучше сказать, бесчестье вытворяло с ним невообразимые вещи. Ощущение позора толкало и продолжает толкать людей на самые жестокие преступления.

Чувство стыда в отдельных случаях можно считать прирожденным. Но кто знает, может быть, Чирков приобрел его и к нему применим термин «чувство приобретенного позора». Это словосочетание подсознательно родилось у меня в голове, и я мог выставить его на торги: «Лот номер 13 — «Чувство приобретенного позора», бумага, пастель, автор Павел Баженов. Начальная цена — грош…»

…Он хотел вырвать меня, как последнюю страницу… Мне вдруг страшно захотелось крови, и я не смог противостоять этому натиску. Я много раз видел, как герои боевиков демонстративно освобождают пистолет от обоймы, кладут оружие на землю, уравнивая шансы с противником. И вот теперь мне выпал шанс сравняться с моим соперником… Когда пистолет оказался на земле, а я выпрямился и поднял пустые руки, заметил промелькнувшее за стеклами очков Чиркова одобрение. Он даже покивал головой, давая положительный отзыв.