В центре стола гордо возвышался тушёный гусь с яблоками. Рядом – огромная сковорода с ещё дымящимися жареными свиными ножками и кислой капустой. Для поднятия аппетита слуга поставил возле каждого едока тарелку со свиными сосисками и пивом. Остальные блюда ожидали своей очереди на кухне, где трудились три опытных повара и пять проворных помощников-поварят.

За столом сидели четверо: послы Траханиот, Кулешин, Халепа и подьячий Юшко. По гостиной разносился стойкий аромат жареного мяса и тушёной капусты.

– Запах приятный, – повёл носом Иван Халепа и, потирая руки, подмигнул подьячему Юшке. Тот вдруг потянулся к штофу с пивом и махом осушил его до дна, в конце, между прочим, поперхнувшись и закашлявшись.

– Что это ты, батюшка? – осадил подьячего Кулешин. – Есть же какая-то субординация. Есть старшие, в конце концов.

– Мне теперь всё равно, – произнёс Юшко обречённым голосом.

– Да, други мои, – объявил Халепа, – не хотел говорить, праздник портить, но безобразиями сего недоросля вынуждаем я омрачить ваше настроение.

Послы, как по команде потянулись к чёрному пенистому баварскому пиву и осушили свои штофы.

– Да, – продолжил Халепа, не взирая на послов, пытавшихся не омрачаться и не брать во внимание многозначительность его речи. – В наши дружеские ряды затесался некий бумажный червь, который вместо того, чтобы опрашивать купцов на пристани, как было поручено ему мною, и выведывать секреты немецкие, завёл крамольные тетрадки, в коих вознамерился… – тут, не находя слов Халепа остановился и махнул рукой. – Впрочем, почитаю, – он строго посмотрел на Юшку и вынул из-за пазухи пачку листов, аккуратно сшитых суровыми нитками.

– Писано третьего генваря в Нюренберге, – начал он басом. – Проезжая этот славный город, удивлён красотой ратуши, домами горожан и купеческого собрания, высотой шпилей немецких церквей. Вот и отметили мы Рождество Христово на чужбине. На улицах города весело, а в сердце моём хладом веет.

Халепа сделал паузу и выразительно посмотрел на сотрапезников. Кулешин и Траханиот с ожесточением грызли свиные ножки.

– Каково назначение человека? Зачем дана ему жизнь и зачем её у него отнимают? Почему никто не стремиться в рай, а желает плоды жизни земной вкушать? Штуденты университета из городка Альтдорф устроили шествие с факелами, во главу которого поставили чучело страшного старика по имени Руперт. Лица у всех вымазаны сажей, у иных спрятаны под страшными рогатыми масками.

– Чепуха какая-то, – произнёс Кулешин. – Дай-ка мне, – он пролистал тетрадку и вдумчиво прочитал вслух:

– Улица, по которой мы двигались, была вымощена камнем. Над нами нависали выкованные из железа и подвешенные на цепях на домах ярко раскрашенные сапоги, дверные замки, кренделя. Взад и вперёд сновали люди с корзинами и тележками, забитыми зеленью, цветами, мешками с мукой и рыбой; конные и пешие, одетые нарядно и разнообразно.

Кулешин озадаченно почесал потылицу и строго посмотрел на подьячего. Не разумею, зачем всё это?

– Это мысли мои и суждения о Германии, – наконец выдавил из себя Юшко. – Я брал у Фёдора Васильевича Курицына книги. Читал записи Афанасия Никитина и иных странствующих купцов, а также монахов, о странах разных. Решил сам попробовать.

– Как думаешь, Юрий, – обратился к Траханиоту Кулешин, – выпороть его за баловство, или простить по молодости лет.

– Дай-ка мне, – заинтересованно произнёс седой грек и тоже полистал тетрадку.

– Ну, вот, кстати, недурственно, – произнёс он и зачитал, – Нюренберг при подъезде к нему оказался неприступной крепостью. Ещё за версту видны были его высокие стены и множество башен с острым верхом. Перед нами оказался ров с мутной зелёной водой, за ним в толстой стене огромные железные ворота – так, это пропустим, – пробормотал грек, – вот дальше интереснее, – переехав зловонный ров, мы…

– Помилуй, Юрий, – Кулешин чуть не поперхнулся свиной колбаской. – Давай в другой раз о зловонии…

– Хорошо, – согласился Траханиот. – Слушайте, как я рассудил вас. Халепу благодарим за осмотрительность и всевидящее око его. Молодого человека предупредим, впредь глупости не писать. Пороть не будем. Всё же записи вести я ему сам приказал.

– Но не такие же! – возмутился Халепа.

– Ну не такие, – подтвердил Траханиот. – Тетрадку оставлю себе. Почитаю. Всё ненужное, чернилами вымараю. – Ганс, – обратился он к помощнику повара, краснолицему мальчишке в белом колпаке. – Бутыль шнапса на стол.

Забудем, други мои, обиды и трудности, невзгоды и ошибки. Дело большое сделали. Будем пировать!

Празднество продолжалось до утра, и если бы герцог Баварский Георг Богатый по какому-то недомыслию оказался в «Семи петухах» – герцоги, конечно, не допускают мысли пребывать в гостиницах в столь поздний час, у них для этого замков предостаточно – ей Богу, остался бы доволен…

В этот день – и не тёплый, но и не особенно холодный – шумно и многолюдно было на площади в Кремле перед палатами митрополита Зосимы.