Шрифт:
– Что скажешь отец Денис в своё оправдание?
Отец Денис отвечал трясущимся голосом:
– Бью челом избранному пастырю словесных овец митрополиту Зосиме и всему честному собору. Видом сына человеческого заблудшего и от пути истинного отбившегося невоздержанием языка и злым своим произволением, наставь меня, государь, на путь истинный, научи меня, государь, творить волю Божию.
– Так ты что, раскаиваешься? – удивился Зосима.
– Во всём раскаиваюсь, – отец Денис упал на колени перед собором.
– Нет прощения! – раздались крики. – Смерть злодею-растлителю душ человеческих!
– Пишет Владыка Геннадий о чернеце Захаре, – зычный голос Зосимы перекрыл всех. – Он его, Владыку Геннадия, духовного пастыря своего, в ереси обвинял, а себя борцом за справедливость называл, против мздоимства священнического чина восставшего. Приведите Захара-чернеца.
Стрельцы привели Захара.
– Ответь, Захария, – обратился к чернецу Зосима, – чего ради преступаешь закон Божий и почему не велишь кланяться святым иконам?
Захар ответил грязными ругательствами и плюнул в сторону митрополита. Тот брезгливо отпрянул, и оторопело посмотрел на чернеца. Собор возмущался всё громче. Изумлённые стрельцы, однако, без всяческого приказания со стороны стукнули Захара пищалями по голове и утащили негодяя негодного прочь. Негодованию собора не было предела.
– Что скажут старцы? – закричали самые возмущённые. – Давайте послушаем старцев! Пусть старцы скажут своё слово!
Наконец поднялся старец Нил, почётно сидевший на первой скамье перед судьями. Он относился к шумным сообществам болезненно, ибо принадлежал к течению молчальников-исихастов. Проповедями Нил никого устно не наставлял, но писал их исправно. Ученики его составили целый сборник, который переписывали во всех монастырях. Весть о праведности старца опережала славу иных гневных и праведных борцов за истинную веру.
– Братия! – обратился он к собору. – Избранный Владыка митрополит! – старец поклонился Зосиме. – Просил архиепископ Геннадий не вступать в споры с еретиками. Прав Владыка Новгородский. Видим мы, бесполезное это дело. Есть у нас тетради обличительные, есть слова свидетелей. Сдаётся мне, нужно так сделать: кто покаялся, того простить, кто упорствует в заблуждениях – предать анафеме.
Собор загудел… Одна половина его – с одобрением, другая – с осуждением.
Поднялся Иосиф, игумен Волоцкого монастыря:
– Братия, отступников в вере не токмо анафеме предавать надобно, но и казнить казнью самою лютою. Ибо, кто единожды предаст, тот и второй раз сподобится на предательство. Как поступить нам? Долго думал я, и пришёл мне на память список «Речей посла цесарева», что передал Владыке Геннадию посол германский Делатор. Нешто мы живём хуже, чем в земле гишпанской? Там еретиков казнили многими казнями и многими ранами, да и пережгли всех на костре…
– Постой, постой, Иосиф, – внезапно голос Великого князя остановил пламенную речь Волоцкого игумена. В зал вошёл государь. Все поднялись со скамей. Иоанн Васильевич неспешно прошёл по залу и сел в предназначенное для него кресло на небольшом возвышении. – Читал и я «Речи посла цесарева». Порядки гишпанские для нас не указ. Нешто Христос не призывал быть милосердными и сострадательными? Откуда, отец Иосиф, такая злоба к заблудшим овцам? Что скажет нам пастырь наш духовный Владыка Зосима?
– Великий князь, отец наш, – ответствовал митрополит. – Не могу я поддаться искушению и самовластно судить отступников и хулителей веры нашей праведной. Хочу испросить архиепископа Ростовского Тихона иже с ним епископов Суздальского – Нифонта, Рязанского – Симеона, Тверского – Вассиана, Сарского – Прохора, Пермского – Филофея, и старцев великих – Нила и Паисия.
С тем епископы и старцы удалились в соседнюю горницу, где пребывали довольно долго. Великий князь от нечего делать вздремнул. Шумный зал на время утих. Наконец государь, скинув дремоту, в нетерпении встал и отправился к старцам. Шум и гам в зале возобновились с новой силою. Спор доводил до хрипоты, слёз и ругани, кое-где в отдалённых углах дошло и до рукоприкладства. Что могло примирить непримиримых борцов за веру? Только слово пастыря. Все ждали прихода Зосимы.
Скоро митрополит огласил решение собора:
«Господин преосвящённый Зосима, митрополит всея Руси, и архиепископ, и епископы, и архимандриты, и игумены, и протопопы, и весь божественный священный собор всем прелестникам и отступникам веры Христовой: тебе, Захар чернец, и тебе, Гавриил протопоп, и тебе, Максим поп, и тебе, Денис поп, и тебе, Макар дьякон, и тебе, Гридя дьяк, тебе, Самуха дьяк, и всем единомышленникам, мудрствующих с вами вашу окаянную и проклятую ересь, что чинили вы в Великом Новгороде дела злые неподобные: многие из вас оскверняли образ Христовый и Пречистой Богородицы, писанный на иконах, иные надругались над крестом Христовым, а иные святые иконы расщепляли, в непотребные места кидали, зубами кусали, да в огне сжигали. А иные из вас на самого Господа нашего Иисуса Христа сына Божьего и Пречистую его Богоматерь хулу изрекали, сыном Божьим его не называли и на великих святителей наших и чудотворцев Петра, Алексея, Леонтия и Сергия хулу изрекали. Иные из вас во время поста ели мясо, и яйца, и молоко, а есть и такие, что субботу чтили паче Воскресения Христова, а иные из вас воскресению Христовому и его святому вознесению не веровали, и чинили всё это по обычаям иудейским, противясь божественному закону и вере христианской.
Обо всех беззаконных делах ваших дознался сын мой Геннадий, архиепископ Новгородский, которому вы на себя записи подавали и прощения просили. И Геннадий, архиепископ, с тех списков речей ваших переписал подлинники и прислал сюда к господину и сыну моему Великому князю Иоанну Васильевичу всея Руси.
И господин мой о святом духе князь великий Иоанн Васильевич всея Руси с архиепископом и всеми епископами, и со всем священным собором, и смирными своими боярами, и дьяками, выслушав грамоты и списки Геннадия, архиепископа Новгородского, что о ваших злых еретических делах свидетельствовали, за отступление от веры Христовой по божественным и священным правилам святых апостолов и святых отец, господин преосвященный Зосима митрополит всея Руси, служебник его Тихон, архиепископ Ростовский и епископы, и весь божественный священный собор, всех еретиков осудив, повелел: священников от сана отстранить, и всех вкупе от святой церкви отлучить».
Собор встретил послание митрополита Зосимы недобрым молчанием. Первым вышел Великий князь, остальные за ним.
Игумен Волоцкий, тот и вовсе лицом побелел, вылетел из палат митрополичьих, словно злым охотником птица неправедно подстреленная. Расходились молча. Дальние – остановились в монастырях московских, ближние разошлись по домам.
Фёдор Курицын в эту ночь не мог сомкнуть глаз. Рядом, утопая в пуховых перинах, с умиротворением на лице, спокойно почивала супруга, – ему бы такую безмятежность! – согревая его мысли ровным дыханием. Обычно, прислушиваясь к ритмам её сна, он засыпал под утро, давая вконец необходимый отдых мятущейся душе. Никто никогда не знал, что творится в ней. Она была словно замкнута на замочек, ключ от которого спрятан так далеко, что сам он, если бы захотел, не смог бы его отыскать. В беседах с братом, реже с отцом, иногда с государем, более часто в воскресных встречах с друзьями, он делился своими взглядами, но не более… Переживания, сомнения, тайная исповедь перед самим собой – оставались для ночных часов, когда ничто не может потревожить течения мысли. Тогда созревали в его голове образы, в дальнейшем попадавшие на чистый лист бумаги, и неожиданные ответы иноземным государям, присылавшим послания господину его Великому князю Иоанну Васильевичу. Тогда принимались решения, взвешенные и правильные, рождались слова, выстраданные и выверенные, как вечная истина в писаниях ветхозаветных пророков. Тогда в планах его и проектах, озарённых ярко вспыхнувшими в ночи идеями, обозначались крутые повороты, сулившие изменения не только в государевых делах, но и в собственной судьбе его.