Курицын слушал рассказ слуги, закрыв лицо руками.

– Бедный отец Денис, – только и смог произнести он тихим голосом.

По окончании градской казни, Делатор отправился к границе с Ливонией, а архимандрит Иосиф, приехавший из Волока Ламского – главного города Великого князя Бориса, младшего брата государя Иоанна Васильевича, остался погостить у Владыки Геннадия.

Слово «градская» произошло от понятия «градские законы», т. е. законы, применявшиеся в Византийской империи, или как её называли на Руси, Цареграде. Казнь была гражданской, символической. Это всё, чего удалось добиться русской церкви в борьбе с «новгородской ересью», не считая, конечно, предания еретиков анафеме.

Владыка Геннадий и Иосиф Волоцкий соперничали в этой борьбе, каждый изначально считал себя главным борцом с ересью и старался приписать себе лавры победителя в деле очищения православия. Их судьбы были похожи – оба происходили из богатых родов. Геннадий из боярского – Гонзовых, Иосиф из княжеского рода Саниных. В юности и тот, и другой имели в наставниках знаменитых старцев. Первый был учеником преподобного Савватия Соловецкого, второй – преподобного Пафнутия Боровского.

Пятнадцатый век отличался свободомыслием, именно тогда во многих странах Европы тлели искры реформаторского движения, которые превращались в костёр, пожирающий все церковные догматы. Католическая церковь ещё в 13 веке учредила специальный институт «инквизицию» – святой отдел расследования еретической греховности, деятельность которого значительно усилилась во второй половине 15 века, когда король Фердинанд и королева Изабелла создали «испанскую инквизицию».

Сжигали ведьм и гадалок, учёных, занимавшихся астрономией, астрологией и алхимией, атеистов. По всей Европе полыхали костры. Наконец пришёл черёд сомневающимся в церковных истинах, среди которых главное место занимали теологи, обосновавшие идеологию отделившейся от католиков протестантской церкви.

Не хотели отставать от своих «западных коллег» и Геннадий Новгородский с Иосифом Волоцким. Сцена сжигания берестяных колпаков на головах новгородских еретиков задумывалась Геннадием как репетиция возможной казни вероотступников в лучших традициях европейской инквизиции. Обстановка при дворе Великого князя пока не позволяла добиться большего: Иоанн Васильевич покровительствовал Фёдору Курицыну, которого и Геннадий, и Иосиф считали своим главным врагом, «начальником» над всеми еретиками. И пока жив был Курицын, надеяться на перемену было нельзя.

Закончив разговор с Мартынкой, Курицын отпустил слугу и остался один в светлице. Темнело, но свечу зажигать не хотелось. Огни на головах новгородцев ещё долго стояли в глазах его. Дикие, нечеловеческие крики звенели в ушах. Боже Праведный, есть ли хоть частица милосердия у того, кто придумал такую расправу над человеками?

Об инквизиции Фёдор Васильевич знал не понаслышке. Однажды в Буде, столице Венгерского королевства, на костре сжигали ведьму, которая хотела наслать порчу на Матфея Корвина. Курицын не стал задерживаться на площади, где совершалась казнь. Не видно было и короля – говорили, что венценосец наблюдал сцену из окна дворца. Народ же сбегался поглазеть на костёр со всех концов города. Намного ли такой государь лучше валашского господаря Дракулы, о котором по всей Венгрии рассказывали страшные легенды? А ведь венгерский король слыл покровителем науки и искусств, собирал при своём дворе поэтов, историков, учёных мужей из многих стран латинских. Где всё же межа между справедливостью и жестокостью в делах иного правителя? Не важно какого – немецкого, венгерского, польского. Пишут святые старцы, что государю позволительно быть жестоким, потому что власть ему дана Богом. Так зачем делать из Дракулы исчадие ада, когда другие властители ничем не отличаются от него в своих подвигах? Знал Курицын, что Иосиф Волоцкий и Геннадий Новгородский осуждали государя Иоанна Васильевича, писали в письмах о несогласии с его деяниями. Однажды государь показал ему такое письмо. Было это незадолго до расправы над новгородскими еретиками. Как бы поступил другой государь, будучи на месте Иоанна Васильевича? А тот только запретил Геннадию приезжать в Москву.

Вспомнил Курицын историю о Дракуле и двух латинских монахах. Почему не нашёл он места для неё в своей повести?

– Вот сейчас сяду и запишу, – решил Курицын. – А завтра снесу в Кремль на подворье монастыря Кирилло-Белозёрского. Пусть монахи переправят её Ефросину, а он занесёт в сборник.

Курицын взял перо и вывел первые строки нового довеска к повести своей.

– Пришли как-то к Дракуле два латинских монаха просить милостыню. Он повелел развести их порознь и призвал одного. Выведя монаха во двор, показал ему многих людей посаженных на кол и колесованных.

– Верно ли я поступил, и что это за люди, посаженные на кол? – спросил Дракула.

Монах отвечает:

– Нет. Зло ты творишь, казня без милосердия. Должен государь быть милостивым. А те люди, что на кольях – мученики!

Призвал Дракула другого и спросил о том же. Отвечал тот:

– Ты – государь. Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных. А люди эти творили зло, по делам своим и наказаны.

Дракула же, призвав первого монаха, сказал ему:

– Зачем ты вышел из монастыря и из кельи своей и ходишь по великим государям, если ничего не смыслишь в жизни?

Сам же сказал, что эти люди мученики, вот я и хочу тебя тоже мучеником сделать, будешь и ты с ними в мучениках.

И повелел посадить его на кол. А другому велел дать пятьдесят золотых дукатов, говоря: «Ты мудрый человек». И велел его в колеснице с почестями отвезти до рубежа Венгерской земли.

Рано поутру Курицын был срочно вызван к государю по важным делам, да так, впопыхах, с бумагой и подался. Хотя, кто знает? Может, и специально свиток при себе держал, чтобы его о нём спросили.

– Что это в руках у тебя? – подивился Иоанн Васильевич.

– Да так, – замялся Курицын. Однако пришлось показать. С государём шутки шутить нельзя.

– Опять ты Дракулой балуешься, – отчитал дьяка Иоанн Васильевич. – Виноват, государь, – склонил дьяк голову. – Божьей милостью рассуждение пришло в голову о праве венценосцев казнить и награждать по усмотрению своему. И не дело подданных судить о делах и свойствах государевых. Тем паче, монахов. Больно видно им из келий своих? Хорошо ещё, что иноземные иноки, а коли свои судачить берутся?