– Я сумел.

Вифал ненадолго замолк.
– Она, конечно, понимает опасность?

– Думаю, да.

– Ты не пробовал ее убедить?

– На свой манер она упрямее меня.

– Еще одна стена, - пробормотал Вифал.

– Что?

Он покачал головой: - Ничего особенного.

– Вот. Еще один налет - смотри...

Темная форма опустилась на Светопад, громадная размытая тварь. Она жаждет смести сердцевину раны. По барьеру ударили словно тяжким кулаком. Свет брызнул подобно крови. От темного пятна потянулись алые трещины.

Йедан уже стоял.
– Иди к королеве Харкенаса, Вифал, - сказал он, вытягивая меч.
– Еще один налет - и начнется. Или прямо сейчас.

– Начнется?
– Мгновенно отупев, переспросил Вифал.

Он видел, как Сласть и Краткость бегут вверх, на берег. Его охватила волна холода. Ужасные воспоминания. О юных днях, о битвах на палубах Мекроса. Страх заставил ослабнуть ноги.

– Скажи ей, - продолжал Йедан всё тем же спокойным тоном, - мы продержимся, сколько сможем. Скажи ей, Вифал: еще раз Трясы встанут на Берегу.

Острия копий высунулись из раны ощетинившимся колючим ужасом - он смог различить фигуры, толкающиеся в стремлении пролезть сюда, почти услышал их вопли. Свет колыхался кровавыми канатами. Свет лился потопом на пляж, играя на крошеве костей. Свет озарил лица под ободками шлемов.

"Тисте Лиосан. Дети Отца Света. Звезда рождена во тьме и небеса явили себя всем".

– Иди, Вифал. У нас прорыв.

"Ни против кого мы не выстоим. Мы можем лишь крошиться песком перед пожирающей волной. Йедан призывает офицеров, его офицеры бегут и кричат, строятся шеренги, так называемые солдаты сражаются с паникой, ободряют себя. Трясы - мои трясы - стоят бледные, с распахнутыми глазами, пытаются разглядеть, что творится у бреши, там, где жадные до богатства летерийцы встречают удары копий.

Из раны раздаются вопли. Это Тисте Лиосан, их лица - изломанные маски ярости, и все безумие войны устремилось к нам, в брешь. Кровь и жизнь уже льются на песок.

Мы не продержимся. Поглядите на мой народ, как его глаза следят за братом; но он всего лишь один человек и не сможет сдержать врага. Некогда, давно, нас было достаточно, чтобы устоять, достаточно, чтобы держаться и умирать в защиту Королевства. Но теперь... нет".

Перед ней показались Стяжка и Сквиш. Они кричали и вопили, но она словно оглохла. Звон оружия становился отчаянно громким, походил на свист тысячи ножей об один оселок. "Но ты плоть, брат мой. Не точильный камень. Плоть".

– Ты должна встать на колени!

Яни Товис нахмурилась, глядя на молодую женщину: - Тебе нужно крови?

Глаза широко раскрылись.

Она протянула руку.
– Этого?

– Ты должна склониться перед Берегом!

– Нет, - зарычала она.
– Не сейчас. Идите прочь, мне нет до вас дела. Островитяне дерутся - идите к ним, сами вставайте на колени. В песок перед ранеными и умирающими - обе. Чтобы глядеть в лица и рассказывать о достойной цели.
– Яни Товис прыгнула и толкнула их, почти уронив.
– Идите! Рассказывайте!

"Хотите видеть меня на коленях? Благословляющей всё это?! Еще одна властительница, гонящая народ на гибель? Я встану высоко и горделиво, выкрикивая яростные обещания славы? Сколько лжи может выдержать одна сцена? Неужели слова так пусты?"

– На колени, - шептала она.
– Да. Все на колени.

Сломавшись наконец, тело оседает, а дух высвобождается, дух простирает крылья, улетая, и звук крыльев походит на вздох. Но он знал: так случается не всегда. По временам дух вылетает с воплем, такой же изломанный, как оставленное тело. Слишком долго в истерзанной плоти, слишком долгой была горькая любовь карающей боли.

Копыта его коня гулко стучали, сухожилия трещали, словно старое привычное кресло; он подумал о теплой комнате, о месте, полном воспоминаний: сплетенные воедино любовь и боль, радость и страдания. Но у него нет кисета со слезами, нечего сдавить в кулаке - просто чтобы ощутить капающую сквозь пальцы влагу. Нет жеста, способного напомнить ему, кем он был.

Он нашел ее гнилой труп в тени валуна. В волосах под слоем пыли виднелись рыжие пряди. Лицо было спрятано, впалые щеки оказались между колен, словно в последние мгновения она села, скорчилась и стала смотреть на обрубки ног.

Слишком далеко зашло, так сказал он себе. Даже это зрелище кажется механистичным и бессвязным, словно он на краю неудачи. Он отмеряет шаги, подобно заблудившемуся слепцу, пытаясь найти путь домой. Спешился, сапоги стучат, кости внутри скрежещут, смещаясь; он подошел к ней, осторожно сел на валун, треща сухожилиями, лязгая костями и доспехами.