Здесь я хотел бы подробно описать упоминавшуюся уже размолвку, возникшую во время мессы в День архангела Михаила между двумя братьями короля, которую с трудом удалось сгладить. После… того как в сражении при Тьюксбери был убит сын короля Генриха, женатый наледи Анне, младшей дочери графа Уорика, Ричард, герцог Глостер, нацелился заполучить в жены упомянутую Анну. Эти планы, однако, не устраивали его брата, герцога Кларенса, который уже был женат на старшей дочери того самого графа. Посему он повелел молодой женщине скрыться, чтобы его брат не смог разыскать ее: он боялся разделения собственности графа [115] , поскольку надеялся, опираясь на права своей жены, владеть этими богатствами единолично и не делить их ни с кем другим. Однако герцог Глостер оказался хитрее и нашел молодую леди живущей под видом простой кухарки в городе Лондоне, откуда и увез ее в церковь Св. Мартина.

В результате между братьями вспыхнула серьезная ссора, и так много весомых доводов было выдвинуто обеими сторонами в присутствии самого короля, сидевшего в Палате совета при решении этого вопроса, что все находившиеся там, включая даже адвокатов, были весьма удивлены тому, что эти принцы смогли найти столько аргументов, подтверждающих правоту каждого из них.

В самом деле, трое этих братьев — король и два герцога — обладали столькими превосходными способностями, что, живи они мирно, такой тройной канат никто никогда не смог бы разрубить. Наконец их любящий брат король Эдуард согласился быть посредником между ними; и чтобы разногласие между принцами таких благородных кровей не могло причинить вред его королевским намерениям касательно взаимоотношений с Францией, недоразумение было в конце концов улажено на следующих условиях: герцог Глостер должен будет жениться на вышеназванной Анне и получить такие и столько из земель графа, как то будет согласовано между ними при помощи посредников; между тем все остальное должно остаться во владении герцога Кларенса. Последствия этого решения были таковы, что истинной наследнице, леди графине Уорик, не осталось почти ничего из благородного наследства Уориков, принадлежавшего ей по праву и которым она могла бы распоряжаться в течение всей своей жизни. {141}

Также на тринадцатый год правления короля Эдуарда сэр Джон Вер, граф Оксфордский, бежавший с поля битвы при Барнете в Шотландию, а оттуда во Францию, где его приняли с большим почетом, на нескольких судах приблизился к западному берегу острова и с помощью хитрого маневра вступил на гору [в крепость] Св. Михаила в Корнуолле, представлявшую собой хорошо укрепленное место, которое невозможно было бы захватить, если бы его защищали хотя бы несколько человек: уже двадцати солдат хватило бы для обороны хоть от целого света.

Так упомянутый граф с людьми числом до десяти сороков в последний день сентября того года спустился с той горы на земли Корнуолла, где был радостно встречен простолюдинами и пр. Король и его совет поняли, что это может принести много беды и пр., и приказали Бодругану (Bodrugan), правителю Корнуолла, окружить это место, что тот и сделал. И, провозгласив перемирие, каждый день солдаты графа Оксфордского спускались и разговаривали с Бодруганом и его людьми; и когда наконец войско упомянутого графа стало испытывать недостаток продовольствия, то упомянутый Бодруган доставил все необходимое к нему в лагерь, о чем вскоре стало известно королю и что стало причиной низложения упомянутого Бодругана; и Ричард Фортескью, эсквайр, волей короля взял в свои руки осаду этой горы и пр.

И так между Бодруганом и Фортескью возникла вражда, поскольку Фортескью стал шерифом Корнуолла и пр.; и упомянутый Фортескью продолжил осаду на 23-й день декабря того года; и каждый день они сражались друг с другом, и люди упомянутого графа убили нескольких людей Фортескью; и иногда они договаривались о перемирии на один день и одну ночь, а иногда на два или три дня и пр. Во время этих перемирий они вели переговоры друг с другом. Король и его советники отправили тайные послания нескольким приближенным графа Оксфордского, пообещав им прощение, а также богатые подарки, земли и добро, и те постепенно стали переходить от графа к королю; и так в результате при графе осталось только восемь или девять верных ему человек, что было его концом. Ведь не даром говорится, что ни замок, который разговаривает, ни женщина, которая слушает, не смогут устоять: так, если солдаты, находящиеся в осажденном замке начнут вести переговоры со своими врагами и вымаливать для себя снисхождение, то в конце концов сдадут замок; так же и женщина, которая начнет слушать обращенные к ней безумные речи, непременно уступит: не сейчас, так потом. Мудрость этой пословицы была доказана упомянутой историей с графом Оксфордским, который сдался на милость короля: если бы он сам этого не сделал, так его бы непременно сдали его собственные люди.

И так Фортескью вступил на эту гору, где хватило бы запасов еще до следующего лета, 15 февраля того года [то есть 1474]. И так королевскими пленниками стали вышеупомянутый граф, лорд Бомонт (Beaumont), двое братьев упомянутого графа и Томас Клиффорд; и привело ко всему этому их собственное безрассудство и пр. {142}

Я коротко поведаю о том, что случилось со мной недавно у англичан. Утром они столь же набожны, как ангелы, но после обеда, подобно дьяволам, они рыщут в поисках папских легатов, чтобы бросить их в море…

…Говорят также, что они арестовали в Кале того рыцаря, посла короля Шотландии, которому сами дали охранную грамоту. Стало ясно, что они не держат слова — порочные островитяне, рожденные с хвостами…

…Во всяком случае, говорит само за себя уже то, что этой зимой англичане обманывают герцога [т. е. Карла Смелого], каждый день обещая прислать ему людей, тогда как он уже послал им деньги. Но они не решились пересечь [море]; они настолько дурны, что обманывают весь мир, поглощенные лишь своим чревоугодием.

Ныне они заняты тем, что собирают в Лондоне Большой Парламент из представителей трех сословий Англии, дабы усовершенствовать королевство; но пока дальше разговоров дело не идет. Все время они посвящают обжорству.

Там сейчас находятся два посла от короля Франции, вместе с двумя из Бретани и четырьмя из Бургундии.

Они сеют некую смуту, суля Нормандию и делая другие заманчивые предложения. Я думаю, что герцог поддерживает их, и, несмотря на то, что англичан никак нельзя назвать друзьями фламандцам или бургундцам, все же сейчас он готов пообещать им многое, лишь бы они приплыли; но вполне вероятно, что они снова обманут.

Король не может сделать большего, поскольку он лишь вывеска на таверне.

Те люди все еще надеются, что появится новый Уорик, потому что они не любят нынешнего короля, хоть он и предоставил им всевозможные удовольствия, лишь бы получить власть. Сейчас он отменил им церковный налог, с тем чтобы они смогли предоставить ему 20 000 воинов с содержанием на год, дабы в течение шести месяцев он смог добраться до Франции, поскольку король поклялся, что сам возглавит этот поход. Но сначала он должен решить вопрос о регентах и управляющих, на которых можно будет оставить королевство, чтобы его брат, герцог Кларенс, женатый на дочери Уорика, не смог свергнуть его: всё в Англии зыбко и непрочно вследствие самой природы этого государства и по причинам, перечисление коих в письме заняло бы слишком много времени.

Чтобы прийти к какому-либо итогу, они произносят грозные и смелые речи, однако не делают ничего. До окончания этого Парламента нельзя быть ни в чем уверенным. Я слышал, что он продлится еще четыре месяца, возможно, до Пасхи. Пока же в Кале, который находится в трех лигах отсюда, они ожидают лорда-камерария графа Гастингса [т. е. лорда Гастингса] с тремя тысячами человек — не для оказания помощи Бургундии, но для формирования флота с целью очистить море от викингов короля Дании, которые курсируют на шестнадцати больших военных кораблях вдоль берегов Кале и занимаются грабежом…

…Думается, что будет новая большая война, если попытка герцога Бургундии заключить соглашение между королем и упомянутыми викингами не увенчается успехом. Последнее прибежище [те нашли] в Голландии, Фландрии и иных владениях герцога, и даже англичане обвиняют короля в их укрывательстве, ведь в действительности они никакие не добрые друзья, их сдерживают лишь рамки родственных отношений, и король должен делать то, что решат Совет и Парламент.

…Тот король — действительно очень красивый, достойный и величественный принц; сама по себе страна хороша, но люди дурные и извращенные.

…Я останусь при дворе герцога в течение всего января, принимая меры против англичан, которые понимают лишь порку, а не добрые речи. О милорд, когда я говорю об англичанах, Ваше Превосходительство представляет себе тех старых прелатов, аббатов или других жирных священников, которые управляют Советом и подговаривают короля арестовывать всех прибывших из Рима, к большому позору для его двора… {143}

…И было так: везде, где бы ни собирали эту десятину — во всяком графстве, городе, городке и селении, — или сборщики налогов не привозили полученные ими деньги в место, назначенное специальными уполномоченными, присваивая их себе, или тех, кто собрал деньги, но не привез, находили потом мертвыми, или же, если налоги доставляли, куда требовалось, губернаторы этих земель прибирали их к своим рукам; и некоторые из упомянутых специальных уполномоченных, получив собранные суммы, не собирались отдавать их назначенному королем особому представителю, и некоторые люди, которым эту десятину сборщики налогов отдавали для пущей сохранности ради пользы государевой, позже не возвращали ее; иногда же лихие люди грабили те места, где, согласно упомянутому указанию, хранились собранные деньги; через такое повсеместное стяжательство уполномоченные королем представители никак не могли предоставить нашему верховному лорду целиком всю сумму, необходимую ему для оплаты жалованья лордам, рыцарям, сквайрам и прочим наемникам, которые должны были сопровождать его в военном походе, что приносило большие убытки его названным лордам, рыцарям, сквайрам и прочим, а также вызывало большое неудовольствие нашего верховного лорда; посему наш верховный лорд ради скорейшей и полной выплаты упомянутой десятины, по совету и с согласия Палаты общин, данной ему властью приказал и предписал, чтобы каждый, будь то сборщик налогов, или хранитель этих денег, или любой, через чьи руки проходит хотя бы часть этих денег, утаивший их, должен быть доставлен в налоговый департамент королевского казначейства в канун грядущего праздника Воскресения Бога нашего к лорду-казначею и камергерам казначейства под страхом тройной выплаты собранных, но сокрытых им денег… {144}

Король, намереваясь совершить свой блистательный поход во Францию, проводил политику, которая была неведома никому из благородных его предков, если иметь в виду то, сколь значительные суммы денег он занимал у своих подданных в конце двенадцатого года своего правления. Узнав о благорасположении своих лордов и знати своей земли, он вызвал к себе мэра и провозгласил ему свою королевскую волю и прочие планы, а под конец вопросил, что бы тот мог добровольно пожертвовать для этого его похода. И тот хвастливо преподнес ему 30 фунтов. И Его Светлость принял эти деньги с благодарностью. И после того, как мэр проявил так свое доброе желание, Его Светлость призвал к себе олдерменов одного за другим; и те поднесли ему кто 20 фунтов, кто 20 марок, кто 10 фунтов. И когда он закончил все дела с олдерменами, то послал за главой Палаты общин, который пожертвовал сумму на полугодовое содержание солдата, составлявшую 4 фунта 11 шиллингов 3 пенса. После этого он отправился в Эссекс, Саффолк, Норфолк и другие земли и почтительно уговаривал людей, благодаря чему получил денег гораздо больше, чем мог бы получить посредством налогов.

Сообщалось, что, когда он прибыл в город в Саффолке и среди прочих вызвал к себе некую богатую вдову и спросил ее, что та может пожертвовать, она щедро даровала ему 10 фунтов; он поблагодарил ее и поцеловал; этот поцелуй она воспринила так восторженно, что за столь милостивые знаки своего благорасположения он мог бы получить все 20 фунтов вместо 10. И таким вот образом его собственным трудом и стараниями назначенных им поверенных — таких как епископ Или (Ely), доктор Мортон и других — он собрал значительные суммы денег, на которые со всей возможной поспешностью была проведена подготовка к упомянутому походу… {145}

…Что касается Спорлского (Sporle) леса, то до приезда короля в Норфолк я бы еще могла договориться с кем-нибудь из торговцев продать его весь целиком сразу за 240 марок, ну а ныне никто не будет покупать его весь, поскольку с людей взимаются огромные поборы на королевские нужды; посему самое большее из того, что мы можем, это продать его по частям…

…Король доводит нас, жителей этой страны, и бедных, и богатых, до крайности, и я не представляю, как мы будем жить, если положение не улучшится. Все вернется на круги своя, когда на то будет воля Божья. Мы не можем без убытков продавать ни зерно, ни рогатый скот. Солод здесь стоит только 10 пенсов за сноп, пшеница — 28 пенсов, овес — 10 пенсов, но это столь мало… {146}

Я думаю, что Ваша Светлость примет во внимание слова, произнесенные самим королем Франции, которые я здесь привожу. Я сообщаю Вашей Светлости, что Его Величество получил достоверные сведения о том, что англичане готовят огромные силы, дабы сразу всей мощью вторгнуться в Нормандию, и король Англии сам собирается вести это многочисленное войско.

Трудно найти слова, чтобы описать обеспокоенность Его Величества; он потерял обычное для себя веселое расположение духа. Вот его точные слова, которые, среди прочего, он произнес в отчаянии и горечи: «О, Пресвятая Мария, даже теперь, когда я пожертвовал тебе 1400 крон, ты нисколько не помогаешь мне…» {147}