Однако продолжать дискуссию было бессмысленно. Я не был уверен, что Джулиан действительно вызовет полицию. Если полиция конфискует наш закрытый сервер, они ничего не смогут с ним сделать, но и сервера тоже не будет. Кроме того, визит полиции доставит массу проблем нашему посреднику.

Я знал, чего стоят угрозы Джулиана. Но из уважения к человеку, который пошел на риск и зарегистрировал наш сервер, я ушел.

Но я только чинил этот сервер, я не производил никаких манипуляций и даже не копировал свои сообщения из почты. Зато у Джулиана и остальных снова появился доступ к письмам.

Однако реакция была просто убийственная. Джулиан бушевал и отказывался отдать ключи к серверу, чтобы он снова заработал. Он писал в чате: «Еще раз попробуешь, я тебя засажу». Он говорил о том, что сервер нужно сдать на «экспертизу», поскольку либо я, либо спецслужбы что-то с ним сделали. Не знаю, что он имел в виду: сдать сервер в полицию или отнести в независимую лабораторию. Или же это был просто бред.

Хотя на следующий день была назначена встреча в чате, Джулиан заявил: «Преступление совершено сегодня, поэтому обсудить его нужно немедленно». В чате были Биргитта и Герберт, даже Архитектор вышел на связь. Так 14 сентября произошел незапланированный разговор. Я был очень рад, что мы снова что-то обсуждаем все вместе. Я представить себе не мог, что это будет наша последняя беседа.

Сколько времени я проводил раньше, уставившись в монитор, когда уже не удавалось сфокусировать взгляд, и ждал, что всплывет маленькое окошко, означающее, что пришел Джулиан.

Я все время сидел у себя в квартире, выходил только по необходимости. Не важно, что я делал: засыпал, бегал за молоком или на почту. Я упорно надеялся, что, снова взглянув на монитор, обнаружу там сообщение от Джулиана.

Я всюду таскал с собой ноутбук: на кухню, в спальню, ставил его рядом с ванной; когда я шел спать, ноутбук лежал возле кровати. У меня было достаточно других дел, но я не мог ничем заниматься. Иногда мне даже мерещились зеленые буквы, хотя я всего лишь смотрел в пустой черный экран.

Иногда я просто из ничего придумывал фразы, которые мне так хотелось услышать:

«Хай, Даниэль, мне нужно поговорить с тобой».

«Я тут подумал. Наверное, я что-то не так понял, давай снова поговорим о будущем WikiLeaks».

«Эй, помнишь тех лохов от искусства в Линце, классно мы тогда провели время, а борьбу с медведем помнишь?»

Ха-ха! Я был просто неисправимым мечтателем, фантазером! Добро пожаловать в реальность, просыпайся, дорогой! А вот что он говорил на самом деле:

«Если ты снова будешь угрожать нашей организации, я тебя засужу».

«Даниэль болен, у него что-то между шизофренией и паранойей».

«Ты преступник».

Кроме того, Джулиан вел себя так, как будто был шефом WL. Он составлял 99 процентов аннотаций к документам, редактировал, писал все сообщения в «Твиттере» и определял концепцию WikiLeaks. Биргитта подвела хороший итог: «Из того, что ты говоришь, Джулиан, следует, что ты считаешь всех своими слугами, которыми можно помыкать».

Даже Архитектор сумел быстро подобрать нужные слова и сказал, что будет лучше, если мы все мирно разойдемся. Он уже был готов передать всю систему, причем в том состоянии, в котором он ее получил в прошлом году.

Джулиан отвечал: «Наши обязанности важнее этого идиотизма». Архитектору он сообщил, что тот стал «тенью того человека, которым был». От Биргитты он потребовал извиниться за свое «коварство», поскольку она разговаривала с журналистами из «Дейли бист»: «Слушай внимательно. Это было подло, это было отвратительно, и ты должна извиниться. Ты будешь извиняться?»

Но Биргитта продолжила критиковать Джулиана, на этот раз в связи с обвинениями в изнасиловании. «Ты втянул WL в плохую историю», – написала она. Но Джулиан считал наоборот: «Нет, это WL навредил моей личной жизни».

После того как Джулиан попытался перетянуть Архитектора в параллельный чат, а остальных просто удалить, тот написал ему свои последние слова: «У тебя было 5 минут, ты их исчерпал. Удачи. Не трать мое время (сколько раз тебе повторять?)». И Архитектор поступил так, как часто делал Джулиан. Он просто исчез из чата.

Джулиан промолчал. А что он мог сказать? Он не хотел больше разговаривать с нами. А у нас не было желания общаться с ним.

Это был конец. Не конец WikiLeaks, а конец той команде, которая месяцы и годы работала над проектом. Отныне нам предстояло выходить на связь друг с другом только через прессу или через посредника.

Мы сдались и начали передавать управление технической стороной. Архитектор помог оставшемуся в проекте Технику восстановить старую систему. Сначала мы планировали решить необходимые вопросы за две недели, но на деле процесс растянулся на все три.

Почему мы с Архитектором однажды утром, 15 сентября 2010 года, решили покончить с WikiLeaks? Хороший вопрос. На самом деле стоило бы спросить, почему мы не приняли это решение намного раньше. Возможно, в глубине душе мы его уже приняли, но не могли себе в этом сознаться.

Но спустя два дня после того разговора, 17 сентября 2010 года, мы зарегистрировали название нового проекта: OpenLeaks. Разумеется, эта идея возникла раньше, не два дня назад. Конечно, мы давно об этом думали. И наверное, где-то в подкорке мы уже держали эту идею, когда стали жестче разговаривать с Джулианом. Но именно в тот день созрело окончательное решение.

Еще летом возникла мысль, что мы не сможем вечно бороться за WikiLeaks. Тогда нас больше всего беспокоили сообщения Джулиана в «Твиттере», а также то, что у нас появлялись все новые источники информации, в то время как многие важные документы оставались без внимания. Джулиан постоянно сообщал о новых утечках, а затем добавлял, что больше ничего не хочет публиковать, и без всякой причины набрасывался с критикой на журналистов. Если я не ошибаюсь, как раз когда Архитектор сказал свое решающее слово, Джулиан в пух и прах разнес статью из «Мазер Джонс». Мне давно ничто не приносило такого облегчения, как эта резкая и лаконичная, в свойственной Архитектору манере, фраза: «Если так пойдет дальше, мы просто разбежимся».

Разбежимся, расколемся, разойдемся. О боже, значит, я не единственный, кому приходят в голову такие мысли. Хотя я и знал, что Архитектор больше общается со мной, чем с Джулианом, но не был уверен, что он в случае чего не скажет: «Я всегда буду с WL». А от Архитектора зависело многое. Без него было практически невозможно внедрить что-то новое.

Разумеется, нас терзали сомнения, когда мы осторожно начали обсуждать эту идею с остальными. Например, с Харальдом Шуманом и Биргиттой. Они беспокоились, что мы поставим на карту саму идею WikiLeaks, если расколем организацию. Кроме того, WL стал брендом. Они настаивали на том, чтобы решить проблемы с Джулианом, предлагали бороться за WL до конца. Но мы с Архитектором придерживались прагматичной точки зрения.

Плотина прорвалась, решающие слова были сказаны, и нас, уставших от размышлений и споров, уже ничто не держало.

Я и Архитектор, а затем и присоединившийся Герберт были полны энтузиазма. Сначала мы просто фантазировали. Потом начали обсуждать, как создать лучшую версию WikiLeaks. Вскоре задумались и о названии. Затем стали выдвигать рацпредложения, как сделать так, чтобы новая организация не пошла по стопам WikiLeaks, то есть чтобы ее не испортили слава и деньги. Все это происходило примерно в июле и в начале августа 2010 года.

Мы писали концепты, которые позже легли в основу нового проекта. Некоторые мои идеи были еще с тех времен, когда я подавал заявку на грант в Фонд братьев Найт. Примечательно, что мы внесли в наш первый устав один пункт, над которым солидные основатели аналогичных организаций от души посмеялись бы. Но нас ужасно волновал вопрос, как грамотно принимать решения всем коллективом. Мы хотели для каждого случая находить компромисс, насколько это возможно. Чтобы не сбрасывать со счетов ни единого мнения, мы были готовы обсуждать варианты целыми днями. Мы договорились никогда больше не работать в спешке. И в итоге постановили, что лучше уж играть в «Камень, ножницы, бумагу», чем оказаться в ситуации, когда слово одного решает все.

Было нелегко внести идею с игрой «Камень, ножницы, бумага» в документ, поскольку она звучала не слишком серьезно. В итоге мы посмеялись над собой и вычеркнули ее из нашего официального манифеста. Мы твердо решили соблюдать нейтралитет, ограничиваться предоставлением услуг и не заниматься политической пропагандой. Нам очень хотелось избежать превращения новой организации в «фабрику звезд».

Как только в последней беседе было решено, что мы окончательно покидаем WL, началась работа над новым проектом. И хотя мне было бесконечно грустно, что мое время в WL безвозвратно ушло, этот конец стал своего рода освобождением.

Я решил публично известить о своем уходе. В то время готовилась публикация, касающаяся Ирака. Я отвечал за сотрудничество с журналистами из «Шпигель». На ближайшей встрече я сообщил им, что, к сожалению, больше не занимаюсь этим вопросом, поскольку не состою в команде WikiLeaks.

Розенбах и Штарк сразу предложили мне дать интервью – мол, еще успеем поместить его в следующий номер. Но я попросил неделю на размышление. Следовало обдумать, что говорить, а о чем умолчать. Я осознавал, что слишком расстроен сейчас и могу наболтать лишнего. Мне не хотелось, поддавшись соблазну, обратить свое разочарование в личную месть. Моей задачей было поставить под сомнение надежность проекта, который я всегда поддерживал, и просветить хотя бы часть людей, которые сотрудничают с WL, жертвуют деньги и присылают документы. Если раньше я твердо стоял на том, что WL – это надежная организация, то теперь мне предстояло уточнить некоторые нюансы.

Сейчас дела обстояли так. Почти три года я никому не рассказывал, что у нас творится. Наоборот, я всегда старался разрекламировать WikiLeaks как можно лучше, а для этого нужно было развеивать сомнения и опровергать критику. Так что приходилось идти на некоторые хитрости, балансируя между правдой и пропагандой. Но я никогда не лгал намеренно. В обоих журналистах я видел прежде всего свидетелей моих сомнений.

Я встретился с Марселем Розенбахом и Хольгером Штарком. Они слушали меня с большим интересом. Как и во время наших прежних разговоров, Хольгер Штарк достал блокнот и приготовился записывать. Однажды я его спросил, почему он все время записывает. Он ответил, что хочет запомнить, что я говорю. Меня бы больше устроило, если бы он не записывал, возразил я и напомнил об их обещании не использовать ничего из сказанного мной.

Во время следующего разговора у Штарка на столе снова появился блокнот. Меня это раздражало. Возможно, я стал слишком недоверчивым. За последние недели я столкнулся со множеством недоразумений, внутренних тайн, которые затем оказались отражены в прессе в искаженном или неполном виде. И это принесло большие неприятности. В интервью со «Шпигель» я высказывался очень сдержанно и не стал открыто критиковать Джулиана.

Интервью вышло 25 сентября. Весь понедельник я очень нервничал, ожидал реакции, возможно, даже каких-то официальных заявлений со стороны Джулиана. Но ничего не произошло. Интерес проявили только журналисты. Но у меня уже пропало всякое желание говорить о WikiLeaks и моем уходе из команды. Чтобы дополнить картину, я сообщил еще некоторые подробности одному или двум журналистам. Теперь мне нужен был только отдых.

Срочно.

Двадцать второго октября 2010 года WikiLeaks опубликовал 391 832 документа, касающихся войны в Ираке. Это были военные документы за 2004–2009 годы. Так же, как и в случае с «Дневниками войны в Афганистане», «Гардиан», «Нью-Йорк таймс» и «Шпигель» находились в привилегированном положении и могли за несколько недель до публикации ознакомиться с материалами и подготовить статьи. Они получили документы заранее, как только Джулиан открыл свою «лавочку» в Лондоне.

Двадцать второго октября материалы были опубликованы на странице WikiLeaks и стали доступны всем. До моего выхода из организации Джулиан говорил об эксклюзивных правах только для трех партнеров среди СМИ, которые сотрудничали с нами по афганской публикации. Он не хотел привлекать «Вашингтон пост» и свободных журналистов. Однако сейчас появились новые партнеры, например «Аль-Джазира» и Channel 4.

Если работу над афганской утечкой координировал Дэвид Ли из «Гардиан», то публикациями по поводу Ирака заведовал Гэвин Макфэйден, директор Центра расследовательской журналистики в Лондоне. Эта неправительственная организация в первую очередь занимается обучением журналистов, проводящих расследования, и рассказывает о значении этой дорогостоящей формы журналистики.

Макфэйден также заседает в консультативном совете Бюро расследовательской журналистики, основанной в 2009 году организации, которая заботится о практической реализации задач Центра. Они выпускают в год четыре-пять репортажей по темам, которыми пренебрегают открытые СМИ. За это журналисты получают от Бюро деньги, благодаря чему не зависят от конкретных заказов своей редакции. У Бюро тоже есть офис в британской столице, а Центр расследовательской журналистики направляет к ним авторов и обеспечивает экспертизу.