В тот день, когда был выдан первый ордер на арест Джулиана, мы вернулись в Берлин, и я засел в нашей квартире. Я сидел там часами, чаще всего в гостиной, устремив взгляд на нагромождение окон на экране компьютера. Я пялился на страницу чата или сам стучал по клавиатуре. Я почти не ходил в клуб, хотя мне, как и раньше, чуть ли не каждый день нужно было наведываться туда по работе. Было видно, что меня что-то гнетет, но мне не хотелось расспросов.

Анке не могла мне помочь. Она могла бы уже давно сказать: «Оставь все это, оно же тебя изведет». Но она понимала, что я всем сердцем привязан к WikiLeaks и мне вряд ли понравится такой совет. Именно потому, что я знал, что она права.

Однако я замечал, что потихоньку отдаляюсь от WL. Нужно было признать, начало этому положили наши внутренние конфликты с Джулианом, возможно, они и являлись главной причиной. Но были и другие сущностные вопросы, которые меня давно беспокоили, а в последнее время они встали очень остро.

Конечно, меня давно тревожило то, что я вынужден был лгать общественности об истории развития WikiLeaks. Скрывать, что долгое время он состоял из одного сервера и двух людей, которые работали над ним все время. Мне даже пришлось придумать дублирующую систему, которой у нас не было. В конце концов я стал заниматься ею, но система не всегда работала исправно. Раньше я мог в панике проснуться среди ночи, думая о резервных копиях, которые, возможно, снова не работают. Я тут же вставал и делал новую систему. По моим жилам текло больше адреналина, чем крови.

Вопрос, на который мне так трудно было отвечать в сотнях интервью, касался нашей мнимой проверки подлинности материалов. До 2009 года документы контролировали в основном я и Джулиан. Точнее говоря, слова о том, что с нами работали восемьсот добровольных экспертов, не были ложью. Мы умалчивали лишь о том, что не существовало никакой системы, их связывающей. Никто из них не получал доступа к материалам. Вместо этого мы с Джулианом проверяли, обрабатывались ли документы технически, выглядят ли они достоверными, и проводили небольшие расследования. И надеялись на то, что все пройдет гладко. Мы хорошо работали, и со временем у нас развилось чутье, так что мы могли отличить настоящие документы. У нас не случалось ошибок, по крайней мере, я о них не знаю. Однако все в любой момент могло пойти не так, как задумано.

До тех пор, пока мне удавалось убедить себя, что мы работаем над улучшением системы и находимся лишь в самом начале пути, все было в порядке. Но через три года я уже не верил себе. Еще несколько месяцев назад у нас появилась возможность воплотить в жизнь масштабные идеи по улучшению системы. На это были деньги. У нас была пара надежных сторонников, стало больше ресурсов, но мы по-прежнему толком не занимались этим. Мы вели себя неосторожно, пользуясь доверием наших информаторов и деньгами, которые нам жертвовали.

Раньше я мог серьезно поговорить обо всех этих проблемах только с Джулианом. Он знал о внутренних недостатках системы столько же, сколько и я. Однако большую часть своих переживаний я держал при себе. Мне не хотелось конфликтов.

Между тем я начал переписываться с Архитектором и Биргиттой, с Гербертом и с Харальдом Шуманом, журналистом из «Тагесшпигель». У чата, в котором мы вели напряженные дебаты, было очень подходящее название. Он назывался Mission First – «миссия номер один».

Было ясно, что WL развивается в неверном направлении и мы должны что-то изменить. Технической реконструкцией занялся Архитектор. Чем больше мы обсуждали наши проблемы, тем яснее становилось, что требуется все более обширная реконструкция. Журналист Харальд Шуман еще в Исландии допытывался, кто у нас принимает решения. Он не сдавался, занял место в «Министерстве новшеств» и не отставал от нас. Мы пытались изворачиваться. Мы избегали его, пытались переключить на другие темы. Потому что он точно угадал нашу проблему.

Мы старались отделаться от щекотливых вопросов, рассказывая о наших принципах: как, например, мы решили публиковать материалы в порядке их поступления и придерживаться нейтральной позиции. Была лишь одна проблема: с конца 2009 года мы уже не могли следовать этому принципу, потому что практически тонули в предоставляемых документах, и нам неизбежно приходилось выбирать.

Еще одна проблема: исходя из принципа разделения власти, мы хотели создать нейтральную вспомогательную платформу для размещения документов, то есть обеспечить техническую сторону разоблачения. Мы не собирались выступать как политические агитаторы и использовать сообщения в «Твиттере» для пропаганды.

Наконец, мы выбирали партнеров среди прессы и нам нужны были новые договоренности. Хотя изначально сотрудничество планировалось как эксперимент, мы продолжили использовать этот механизм. Мы наслаждались вниманием со стороны прессы и выстраивали свою позицию так, что материал только выигрывал от того, что сильнее бросался в глаза.

Если бы никто не выносил единоличного решения по поводу публикаций, это имело бы одно большое преимущество: никто бы не нес ответственность, если что-то пойдет не так. Вместо этого мы полагались на принципы и действовали согласно установленному механизму. Но это была иллюзия.

Дело не только в том, что нам приходилось самим принимать решения. Мы поступали так и дальше и даже не пытались разработать никаких правил для наших действий. Это был главный больной вопрос, и именно его затронул журналист Шуман из «Тагесшпигель»: кто именно принимает решения?

По сути, это делал Джулиан. Разумеется. Мы, остальные, были слишком нерешительны, или трусливы, или недостаточно энергичны, чтобы сразу же его осадить. Он единолично принимал решения, он стоял во главе WikiLeaks, и никто не мог его контролировать. Кроме того, он не терпел расспросов. Затем в связи с арестом Брэдли Мэннинга выяснилось, что это проблема, и в течение последующих недель она встала еще острее. Из-за уголовного дела, заведенного против Джулиана в Швеции, наша команда в итоге развалилась.

Шведский прокурор отозвала ордер на арест Джулиана в течение 24 часов и смягчила статью до обвинения в сексуальном домогательстве. Но по настоянию адвоката тех женщин в ноябре было вновь выдвинуто обвинение в изнасиловании.

Джулиан сказал мне, что Кристинн после нашего разговора в саду скульптур сообщил ему, что я пытался манипулировать Биргиттой. Мы еще не одну неделю придирчиво разбирались, кто кому что сказал.

Мы начали вести протоколы разговоров в чате и пересылать их друг другу. Мы пытались со всех сторон, так сказать, симметрично, дать Джулиану представление о правде. Нам хотелось подтвердить это документально. Никто не возражал против участия в беседах Кристинна и Инги, хотя они не входили в ядро команды. Что касается разговора в чате с Джулианом, во время которого он отстранил меня от работы, то его запись, которая потом была опубликована в журнале «Вайрд», не велась. Я до сих пор не знаю, кто тогда передал текст этому англоязычному журналу. Думаю, есть причины открыть протокол нашей беседы другим людям. Речь в нем шла не о личном, а о культуре общения в WikiLeaks. Протокол чата давал ясное представление о том, в каком состоянии находился тогда проект, каким тоном и с какими аргументами велся разговор. Я могу в сотый раз утверждать, что Джулиан был диктатором. Но каждый может составить свое представление, если прочитает наш диалог.

Прошло всего несколько дней после предъявления обвинения в изнасиловании, как в чате снова развернулась перебранка. Джулиан подчеркнул, что у него нет времени посвящать нас в свои решения, потому что «он ежедневно проводит дискуссии на высшем уровне с участием двадцати человек».

Я не знаю, кто были эти люди, с которыми он должен был договариваться и которые должны были заниматься вопросами WikiLeaks. Эти так называемые помощники Джулиана, наверное, ездили с ним на встречи или по делам. Понятия не имею. Он находился тогда в Швеции. Там у него, насколько мне известно, были связи с членами Партии пиратов и с журналистами из «Афтонбладет», шведской газеты, в которой он собирался вести колонку. Конечно, было важнее привлечь к работе с WL новых надежных помощников и бросить маленькое ядро прежней команды. Без вопросов.

В то время мы попали в неприятное положение из-за статьи в «Уолл-стрит джорнал». Журналисты независимо друг от друга спросили у меня и у Джулиана о финансах WL. Я объяснил им, как прозрачно и аккуратно в Германии ведется учет пожертвований.

По словам Джулиана, напротив, наши счета были созданы таким образом, что к ним нельзя было получить доступ со стороны. В этой статье он представил непрозрачную систему счетов как хитроумный метод, исключающий всякую возможность перекрыть нам золотой ручей.

Разумеется, это привлекло других журналистов, которые хотели выяснить, с какой стати мы скрываем свои финансы. Больше всех интересовался вопросом фонд имени Вау Холланда. Джулиан на это ответил, что его слова были искажены и он ничего подобного не говорил.

В чате мы снова попросили его немного уйти в тень, не общаться больше с прессой и не писать в «Твиттере», будто все это «черная» кампания Пентагона. Когда Джулиану казалось, что наши вопросы чересчур отдают критикой, он просто уходил из чата.

Я догадывался, что его удивляла настойчивость, с которой мы вновь и вновь заводили с ним тот же разговор. Даже Архитектор не отступал от своей критической позиции. Я посчитал нужным спросить мнения Техника, но тот не желал вмешиваться во внутренние споры.

Оба технаря и я не знали, что делать. Я три часа сидел в чате, но мы ни на йоту не приблизились к решению. Так продолжалось неделями. Мы пытались заставить Джулиана поговорить с нами и даже прибегли к жесткому средству. Это была попытка. Может, мы выбрали не самый лучший способ, но нам важно было показать, что WL на грани бунта. Поэтому мы использовали маленькое техническое преимущество, которое у нас имелось. Ничего страшного или жизненно важного, скорее демонстрация силы.

Вечером 25 августа техники переключили систему в режим ожидания. Это было необходимо. Вспомогательная система, чат, почта были подключены. Только Wiki-сервер не работал. В «Твиттере» мы опубликовали сообщение о профилактических работах. Кроме того, мы изменили пароль к аккаунту «Твиттера» и к почте. Мы хотели встряхнуть Джулиана. В ответ на это он отключил всю систему. Мы уступили, включили Wiki и дали ему пароль.

На следующий день вышла статья в «Ньюсвик», описывающая «внутренние конфликты» в WikiLeaks. Я ничего не слышал об этой статье до тех пор, пока Джулиан не спросил меня о ней в чате. Он был уверен, что это я все рассказал. Я никогда не общался с репортером из «Ньюсвик», даже никогда с ним не встречался. Изначально я хотел обсудить наше сотрудничество с прессой по поводу публикаций, касающихся войны в Ираке.

Д: что там с договоренностями по Ираку? мне нужно понять, каков порядок действий и какие ограничения

Дж: «Источник, близкий к сторонникам WikiLeaks в Европе и пожелавший остаться неназванным при обсуждении такой щекотливой темы, сообщает: многие участники недовольны Ассанжем, поскольку он продолжает распространять беспочвенные обвинения в том, что против него плетутся козни и строятся заговоры. Близкие к WikiLeaks люди считают, что некоторые сотрудники сайта ищут способа заставить своего предводителя уйти в отставку или, если не получится, сместить его».

Д: какое это отношение имеет ко мне?

Д: откуда это вообще?

Дж: Почему ты считаешь, что это имеет отношение к тебе?

Д: наверное, потому, что ты на это намекаешь

Д: но это не так

Д: мы обсуждали вчера, что эта проблема сейчас беспокоит многих

Д: тебе нужно это признать, а не набрасываться на единственного человека, который честен с тобой

Дж: Нет, три человека уже «передали» твои сообщения.

Д: какие сообщения?

Д: какие три человека?

Д: эта тема и так обсуждалась

Д: мы с А [архитектором] говорили об этом, Ханс* говорил, Петер* тоже говорил

Д: множество людей, кому небезразличен проект, предлагали ровно то же самое

Д: это не я распространил сообщение

Д: но это естественная мера, которой следовало ожидать

Д: многие с этим согласны

Дж: Так это ты?

Д: я никогда не обсуждал с ньюсвик или с другими СМИ этот вопрос

Д: я говорил с теми, с кем мы работаем, кому это интересно, кого волнует проект

Д: в этом нет ничего плохого

Д: следовало сделать больше, и очень рекомендую тебе наконец прислушаться к нашему мнению

Д: тем более когда одна хрень тащит за собой другую

Дж: Кто конкретно?

Д: кто конкретно – что?

Дж: С кем ты обсуждал этот вопрос?

Д: я уже сказал

Дж: И больше ни с кем?

Д: еще ребята в клубе спрашивали меня, и я сказал, что это самый лучший вариант

Д: я правда так считаю

Д: так и шум скорее утихнет…

Дж: Со сколькими в клубе ты говорил?

Д: я не обязан перед тобой отчитываться, Дж

Д: блин, да все только это и обсуждают, никто не понимает, почему ты ушел в несознанку Дж: Со сколькими в клубе ты говорил?

Дж: И как именно?

Д: в личных беседах

Д: но я больше не хочу отвечать на такие вопросы

Д: пойми наконец, что тебе свои же перестают доверять

Д: можешь сколько хочешь отрицать или представлять все как кампанию против тебя, но факт останется фактом: это прямое последствие твоих действий

Д: а не моих

Дж: Сколько человек участвовало в личных беседах, каковы их позиции в «Хаосе»?

Д: сам подумай

Д: а я даже вспоминать не хочу, сколько людей, которые раньше тебя уважали, сказали мне, что разочарованы твоей реакцией

Д: я пытался объяснить тебе это раньше, но тебе с твоим самомнением все равно

Д: а раз так, то и мне все равно

Д: кроме того, это я задал тебе вопрос и жду ответа

Д: например, какие у нас договоренности?

Д: мне нужно это знать, чтобы дальше работать

Д: ты тормозишь работу остальных

Дж: Сколько человек участвовало в личных беседах, каковы их позиции в «Хаосе»?

Д: отвечай на мои вопросы, Дж

Дж: Это тебе не quid-pro-quo.

Дж: Ты отказываешься отвечать?

Д: еще раз повторяю. я не понимаю, почему должен перед тобой отчитываться, когда тебе приспичит, притом что сам ты отказываешься отвечать на мои вопросы

Д: я тебе не собака, чтобы ты мной командовал, Дж

Дж: Я расследую серьезное нарушение правил безопасности. Так ты отказываешься отвечать?

Д: я расследую серьезное нарушение доверия. так ты отказываешься отвечать?

Дж: Неправда. Я начал разговор. Отвечай, пожалуйста.

Д: я его начал

Д: см. выше

Д: причем начал дважды

Д: я хочу узнать, какие договоренности по Ираку

Дж: Это допрос. Не играй со мной.

Д: перестань рубить голову посланнику

Дж: С меня хватит.

Д: и речь не только обо мне

Дж: Если не ответишь на вопросы, я тебя отстраню.

Д: ты тут не бог или король

Д: ты даже не выполняешь сейчас свою функцию лидера

Д: лидер вступает в диалог и завоевывает к себе доверие

Д: а ты поступаешь наоборот

Д: ты ведешь себя как император или работорговец

Дж: С настоящего момента ты отстранен на месяц.

Д: хаха

Д: ясно

Д: из-за чего?

Д: кто это вообще сказал?

Д: ты? очередное решение ad hoc?

Дж: Если хочешь подать жалобу, тебя выслушают в четверг.

Д: Бугагага

Д: может, и правду говорят, что ты сошел с ума, Дж

Д: тебе нужна помощь

Дж: Тебя выслушает экспертная комиссия.

Дж: Ты отстранен за нелояльность, нарушение субординации и провокации в кризисное время.

Через несколько часов после моего отстранения, вечером 26 августа, Джулиан созвал совещание, в котором не участвовали я и Архитектор. Зато участвовали Няня, Биргитта и Кристинн. В чате также присутствовали мой приятель Реза* и еще несколько человек, приглашенных Джулианом. Мой друг-анархист Герберт из Исландии тоже там был и отправил мне протокол беседы. Мы с Архитектором снабдили его комментариями и разослали всем, кого это касалось.

На совещании Джулиан говорил о нашем предательстве и моем отстранении. Вот что он сказал про меня: «Даниэль – проблемный человек, честно говоря, у него низкая мотивация и не все в порядке с головой. Но его можно держать под контролем, если кто-то будет ему говорить, что хорошо, а что плохо, что он может делать, а что нет. Если оставить его в его германском пузыре, он будет в подвешенном состоянии».

Во время разговора Джулиан пытался перетянуть остальных на свою сторону. Но их было не так-то легко убедить. Они задавали уточняющие вопросы и критиковали Джулиана за то, что он перестал советоваться с ними. Я читал протокол как детектив. Как мне, так, вероятно, и Джулиану было ясно, что хотя остальные и не станут открыто протестовать, но он утратил поддержку большинства.

Джулиан надеялся сохранить Архитектора в команде. Он был нам просто необходим. Архитектор являлся центральной фигурой в нашей инфраструктуре. Ведь именно он модернизировал систему передачи данных в конце 2009 года. Раньше на сайте был лишь простой инструмент загрузки. Он создал разные платформы для сервера, почты и интерфейс Wiki, что не позволяло хакеру взломать сразу всю систему. В мире мало таких специалистов, как Архитектор, способных справиться с подобной задачей.

Так что я не понимал, почему Джулиан в своей небрежной манере недооценивал работу Архитектора. На встрече в чате Джулиан окончательно затравил его, представив остальным как моего подручного, на которого я оказывал плохое влияние.

Тогда Джулиану следовало бы осознавать, что запланированное слушание может обернуться не в его пользу. Хотя он сам организовал эту «экспертную комиссию», ему даже не пришло в голову, что в итоге могут быть высказаны мнения как против моего отстранения, так и против его особого положения в WikiLeaks.

Позже мое отстранение позволило Джулиану изображать меня разочаровавшимся сотрудником, критиковавшим проект из чувства мести. Разумеется, я был разочарован. Конечно, между нами давно назрел конфликт. Однако не возмущение по поводу временного увольнения было главной причиной моей критики. Впрочем, и другие тоже понимали, что WikiLeaks находится в опасном положении.

Мое отстранение заключалось еще и в том, что Джулиан отключил мне доступ ко многим системам и способам коммуникации. Раньше я мог даже читать его почту. Теоретически. На самом деле я никогда так не поступал.

Как и многие, я использовал свой почтовый клиент для сохранения контактов и в качестве ежедневника. Теперь я не мог посмотреть, с кем у меня назначена встреча на следующей неделе. В ближайшем будущем у меня было запланировано четыре или пять докладов на различных конференциях. Например, Томас Лейф, который вел Демократический форум в Гамбахе, пригласил меня на мероприятие «Мои данные принадлежат тебе». Я не успел вовремя отказаться и поставил его в неловкое положение. Мой стул на сцене стоял пустым.

Позже я пытался извиниться перед всеми, кого подвел. Я по сей день беспокоюсь, что кто-то на меня все еще очень зол за то, что по моей вине он сидел на сцене один.

Джулиан отключил мне не только почтовый сервер, но и все остальные. Теперь он стал единственным обладателем доступа к системе. Многие задачи, которые выполняли техники, требовали моей доработки. Так что это было довольно рискованно. Из-за того, что Джулиан отключил доступ к почтовому серверу, никто не мог работать дальше. А между тем нужно было подготовить публикацию материалов, касающихся Ирака. От почтового сервера зависело обеспечение домена, поэтому следовало срочно создать поддомены для документов по Ираку.