К сожаленію,, слухи и сплетни, тогда ходившіе в публике, подали иностранцам повод обвинять в жестокости самаго Императора Александра. Один из усерднейших глашатаев всего невыгоднаго для Россіи и Русских, Фарнгаген фон-Энзе, пишет, в октябре 1828 года: „Полковник Шварц, от жестокости котораго возмутился Семеновскій полк, снова получил место. Из солдат этого полка, размещенных тогда по армейским полкам, неосталось в живых ни одного: так утверждают Русскіе, хорошо знающіе дело. Говорят, что все они засечены, и поводы к тому легко умели найти. Император никогда нехотел и слышать о них" (31). Действительно Шварц, по ходатайству графа Аракчеева, был зачислен в корпус военных поселеній, но не получил в команду никакой части войск, и когда потом подал в отставку, его не уволили, а, по прежнему, отставили от службы, в чем свидетельствует письмо к Великому Князю

Михаилу Павловичу самаго Шварца, с просьбою „исходатайствовать ему отставку приличную благородному верноподданному" (за). Что-же касается сообщаемая Фарвгагеном сведенія, будтобы в 1828 году уже не оставалось в живых ни одного из прежних Семеновских солдат, то в опроверженіе тому достаточно привести показаніе одного из декабристов, прапорщика Вадковскаго, который пишет, что: „выехавши из Василькова вместе с братом своим Матвеем, Сергей Муравьев не имел никакого намеренія проехать в 8-ю дивизію, в которой много было Семеновских солдат"... (33).

Происшествіе в Семеновском полку вызвало нодозренія и строгія меры, в отношеніи всей гвардіи, тем паче, что сам командующій гвардейским корпусом не оправдывал поведенія Семеновских офицеров. „Я очень далек от мысли — писал онъ—чтобы офицеры побудили своих солдат зайти так далеко, но я убежден, что они подали всему повод своею неосторожностью и болтовнею". (Je suis loin de croire que les officiers les ayent instigu'e `a aller aussi loin, mais qu’ils ont donn'e lieu par leur imprudence et leurs c`aquets `a tuut ce qui est arriv'e, c’est de quoi je suis convaincu). (34). В другом ПИСЬме к Государю генерала Васильчикова, находим: „положеніе мое затруднительно; оно былобы менее тягостно, еслибы мои подчиненные смотрели на все происшедшее как на государственное дело, а не увлекались личными видами и достойным порицанія соперничеством. На счет этого событія, вообще было много необдуманных толков, чтб могло иметь весьма ирискорбныя последствія; некоторые из гвардейских генералов попались в эту ловушку, но приказ Вашего Величества заставил!» их одуматься, и я льщу себя надеждою, что они раскаяваются

В своей неосторожности". (Ma t^ache n’est point facile; elle serait moins penible si les individus qui se trouvent sous mes ordres voyaient dans tout ce qui s’est pass'e une affaire d’'etat et ne se laissaient pas entrainer par des vues personelles et une jalousie condamnable. Des discours peu r'efl'echis sur l’histoire qui vient de se passer, ont 'et'e g'en'eralement adopt'es et pouvaient naturellemnt conduire `a des r'esultats tr`es f^acheux; quelques g'en'eraux de la Garde ont donn'e dans le pi`ege `a t^ete baiss'ee. Votre ordre du jour, Sire, leur a fait faire des r'eflexions et j’aime `a croire qu’ils se repentent de leur imprudence). Далее—в том же письме, Васильчиков доносил Государю, что считает нужным устроить на другом основаніи суіцествовавшія при полках ланкастерскія школы, устранив директора их Греча и вверив надзор за ними полковым командирам. О состоявшем под надзором полиціи Басил. Назар. Каразине отнесся Васильчиков, как о человеке весьма опасном по своим способностям, который может наделать более вреда нежели Греч, qui a tr`es peu de moyens et qui est bavard comme une pie, и проч. (35).

В первом письме к Государю графа Аракчеева, о Семеновском происшествіи, он, выражая свою досаду на огорченіе, которое тем могло быть нанесено Императору, изъявлял следующее мненіе: „я, может быть, грешу, но думаю, что оно не от солдат" 43). За тем, уже по полученіи ответа из Троппау, Аракчеев писалъ:

Батюшка, Ваше Величество!

„Очень много чувствую, как ненріятно и печально было Вам получить известіе о безпорядках в Семеновском полку. Я узнал об оном в своем Грузине, и первое чувство моего сердца было о Вашем Величестве, что сіе происшествіе тяжко опечалить Вас и сильно подействует на душу Вашу.

„Я совершенно согласен с мыслями Вашими, что солдаты тут менее всего виноваты, и что тут действовали с намереніем, но кто и как, то нужно для общаго блага найтить самое онаго начало. Я могу ошибаться, но думаю так, что сія их работа есть пробная, и должно быть осторожным, дабы еще не случилось чего подобнаго.

„Высочайшій Ваш приказ такой, какой необходим при сем случае; равномерно о переводе офицеров прежних и помещеніи новых, но с хорошим расположеніем, весьма полезно.

„Я, Батюшка, живу в Грузине и поселеніи, и нет охоты ехать без Вас в город, то здесь, слава Богу, мало сведеній доходить до меня; а слышал только от Г. М. Петрова, который с Шварцом знакомь, что он полагает, сіе происшествіе случилось по неудовольствію на него офицеровъ.

„Вы позволяете мне все говорить и писать: не лучше-ли будет естьли Семеновских солдат распределить в полки только 2-й и 8-й гретадерских дивизій, чем самым Вы бы их лучше сохранили, а о поведеніи их имели-бы верное всегда сведеніе.

В военных поселеніях, везде, слава Богу, смирно и благополучно. Молю Бога, да сохранить ваше здоровье и дарует Вам скорее окончить общія дела и возвратиться к нам на труды своего государства" (36).

Въпоследствіи, посланный въВитебск, для даль-нейших изследованій по Семеновскому делу, генерал-адъютант Орлов писал князю Волконскому: не излишним считаю изъяснить вашему сіятельству искреннейшія удостоверенія сердца моего, почерпнутыя из существа самаго дела. Вы сами видели, по ходу дела, меры употребленныя для открытія истины. Я пренебрег всеми мненіями и предубежденіями, с начала до самаго конца, не ослабил действій моих, при исполненіи Высочайшего порученія, и, при всей ревности к службе Государя Императора, о Семеновской исторіи ничего не могу более сказать, как только, что она заключает: неосмотрительное поведеніе Гг. офицеров пред полковым командиром, полковником Шварцом, неосторожное его обращеніе с ними, а в день несчастная происшествія, общее всех малодушіе известно уже начальству из двух военно-судных дел.... Знаю, ваше сіятельство, что правдою много себе злодеев прибавляю. Знаю, что, за точное исполненіе обязанностей моих, почитают меня в столице ядовитым источником всего зла, но я чист в совести пред Богом и пред Государем, и не только я, но все, что вижу вокруг себя, все, что слышу о гвардейском корпусе, все готово пролить последнюю каплю крови для возлюбленнейшаго Монарха нашего. И те, которые тщетно стараются предубедительными разсужденіями поколебать в сердце его доверенность к нимъ—рано или поздно, будут отвечать, за клевету свою, пред престолом Божіимъ“.„. (37).

Но уже ни что не могло изменить убежденія, усвоеннаго Императором Александром, при первых известіях о Семеновском происшествіи. Недовольный участіем оказанным гвардіей Семеновцам, Государь повелел, в апреле 1821 г., всемъ

si

гвардейским пожам выступить в западныя губерніи. Начальство над корпусом, вместо Васильчикова, было поручено Государем любимому генералъадъютанту его, Федору Петр. Уварову, а начальникам гвардейских дивизій Розену и Потемкину даны, в замен их, армейскія дивизіи. Император Александр и Августеишій преемник его были уверены, что безпорядки в Семеновском полку имели связь с действіями тайных обществ и клонились к пагубной цели—ниспроверженія верховной власти и общественнаго порядка (з8).