— Он её, кровинушку мою, внученьку единственную…

— Что? Она живая была, мне докладывали!

— Не углядел, старый остолоп! Не пронюхал нутра его гнилого! Он же так ругал Россию, как я не понял?

— Что он сделал?

— Обесчестил…

— С-сука! Придушу!

— Он к немцам хотел идти. Я отговаривал. А он всё одно. Не будет по-нашему, говорит. Наши всё одно войну в 46-м проиграют.

— С хера ли?

— С Америкой и Англией договорятся. А по нам какой-то сверхмощной бомбой ядовитой ударят.

— Ядерной?

Бородач аж глаза открыл, а рот захлопнул.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, отец, знаю. И жизнь положу, но не будет по его! Весной 45-го война закончиться в Берлине. Наши солдаты все уцелевшие стены распишут своими именами. А амеры своим ядрён батоном на пару месяцев опоздают. Да так и не рискнут его по нам применять. А в 61-м в космос полетит русский парень Юра.

Бородач смотрел на меня радостно, потом опять расплакался:

— Слава Богу!

— А ну, отставить! Ты же, твою дивизию, офицер, а растёкся, как кисейная барышня!

— Бывший я, бывший.

— Русский офицер бывшим не бывает. Тебя от присяги никто не освобождал. Встать! Смирно!

Бородач встал, но как-то заколебался.

— Я присягал Царю и Отечеству.

— Отечество никуда не делось, а может. И от нас зависит, как будет: как я тебе сказал или как тот предрекал. Понял? Присягу давал перед Богом и во имя народа, во имя Родины. Насколько я знаю, Бог тебя от клятвы не освобождал. Из всех пунктов только царя не хватает. Но, это временно.

— Царя вернут? Когда?

— Кто вернёт? До седых волос дожил и не знаешь — Царь — он сам приходит. По велению Божьему. Но, это заслужить надо. В 20 веке — точно нет.

— Кто ты?

— А ты умеешь хранить тайны?

— Я офицер!

— Слава Богу, вспомнил. Вот чем хернёй заниматься, лучше помоги нам долг наш исполнить. Люди мои очень устали.

— Банька! Я затоплю! И снедь соберу. Сколько есть. Где же внучка моя? — он опять всхлипнул, — на вынесет душа её надругательства, руки на себя наложит. Она же у меня чисто ангел!

Девчёнку нашел Кадет. По плачу и скулежу огромного чёрного пса. Пёс ей не дал удавиться, в петлю не пустил. А Кадет нашел слова, утешил, молодец!

А потом привели Гостя из Будущего. Тут меня ждал ещё один удар.

Передо мной стоял — Я. Тот, каким я был в том времени, в их Будущем.

Стены и потолок поплыли передо мной и я потерял сознание, как гимназистка, от переизбытка эмоций.

На следующий день решил дать людям отдых, хотя отдых нужен был прежде всего мне. С Я-2, как я его для себя назвал, решил не контактировать. И остальным запретил. Его связали, завязали рот и глаза, и бросили как полено. Он сильно мучился, что вызывало довольство всех моих бойцов — они услышали, как он поступил с Настей, девочкой красивой, нежной. Дед был прав — чисто ангел. Теперь она сторонилась людей, подпуская только Деда, Таню и Кадета. Как одичавший зверёк. Видя такое люди впадали в ярость, но мой приказ останавливал их от расправы. Но украдкой пинали, проходя мимо меж делом или специально, полено связанного насильника.

Опасаясь за своё психическое состояние, общение с Я-2 отложил, занявшись насущными проблемами.

Дед привёл из леса, где он от нас их спрятал, корову, уже большого телка, трёх коз и клети с курями. Кур он тут же порубил, а радостные бойцы их мигом ощипали.

— Как же ты будешь дальше? — спросил я его.

— Ни к чему больше. С вами я иду. Призвал ты меня. Как есть мобилизовал.

Смешно. Кстати, Хотя фамилия его была Гусинев, звали его Александр Родионович. Это меня изрядно позабавило. Я ему: «Понять и простить, Бородач?» — он глаза вытараскивает, не понимает. Бороду, назло мне, сбрил начисто, но «Бородач» уже прилипло, как репей.

Банно-прачечный день прошёл на славу. Ребята отмылись, постирались, починили одежду, почистили оружие основательно, подремонтировали его, насколько смогли. Наши «танкисты» провели ТО своего бронетранспортёра. Возницы ухаживали за лошадьми, которым отдых был нужен не меньше нас. Отъедались и отсыпались. Отъедались медом, кстати. Это чудесное лекарство на ноги ставило не хуже пенициллина.

Татьяна парилась одна, хотя желающих помочь было в излишестве. И только затем наступила очередь комсостава. Натаскали воды, заново растопили баню, стали ждать пара. Тут пристала наша медчасть, раскрасневшаяся, с распущенными мокрыми волосами:

— Виктор Иванович, вам, с вашими контузиями и ранами нельзя в пар.

Я искренне удивился и возмутился, да, сгоряча, таким трёхэтажным матом, что Таня покраснела ещё больше.

— Ты, дочка, иди, — приобнял её за плечи Бородич, — голову покрой, а то простынешь. Там, у меня в хате, сундук открой, подбери себе. Не стесняйся, это женя моей, сердешной. Ей уже не к чему, а тебе в юбочке по лесу студёному нельзя ходить, детей застудишь.

— Каких детей, дед Саша! У меня нет детей.