— Надо проверить, — сказал Леший, опуская трофейный бинокль.

— Но не ты. Бородач пойдёт. Он в гражданке. И я пойду. Дай мне одного «лешего». Остальные — здесь. Прикроете. Давай, Бородач. Обойди лесом, по дороге выйдешь. Оружие с собой можешь взять. А мы отсюда пойдём. Алёш, помоги эту надгробную плиту снять.

Леший помог мне выбраться из «доспеха», я надел «лешего» и мы пошли низинками, кустами к хутору. Потом — вдоль жердевых заборов, через стоящий в снегу чёрный бурьян, малинником.

— Стой, кто идёт? Стрелять буду!

Голос шёл откуда-то радом, но сверху. Чердак! Я кивнул «лешему» на дальний угол дома.

— Человек идёт. Не стреляй! — ответил голос Родионыча.

— Вижу, что не собака. Оружие на землю положь. Клади, я сказал, стреляю!

— Ладно, ладно. Положил. Дальше что?

— Ты кто такой?

— Сначала сам представься.

— Ты что такой дерзкий?

О! Другой голос, с другого дома, но не сверху.

— Время такое, — голос Бородача нисколько не изменился, хотя второй оказался у него за спиной.

— Отвечай, кто такой?! Полицай?

— Обижаешь, товарищ боец. Лесник я. Александр Родионович Бородач. От медведя иду. Шило ищу.

— С чего ты взял, что шило твоё здесь?

— Тут товарищи меня ждать должны.

— Тут мы теперь. И как имена твоих товарищей?

— Я же сказал, от Медведя я иду. Шило ищу. Шило раньше у Ё-комбата было, потом у Медведя. Теперь здесь.

Молодец, дед. Ничего не забыл. Для чужих всё это звучит нелепицей, но свои должны понять.

— Погоди-ка, мужик. Спиваков, ты его хорошо видишь?

— Как пятиалтынный!

— Ну-ка, дед, с этого места поподробнее!

— Сначала сами представьтесь.

— Старший сержант Буркин. Вторая рота отдельного истребительного батальона. Где Медведь?

— Э-э, мил человек! Погодь! Ты меня проверил, теперь я тебя проверю. Гвоздь — командир первой роты?

— Нет. Шило на первой роте. Ну, как? Не поймал меня? А теперь продолжи песенку:

— Если он худеть не станет, а он уже охудел и очень злой! — рявкнул я (правда, в слове «худеть» заменил одну букву) почти на ухо сержанту, выхватывая его МП из его рук.

— Не наигрались в конспирацию, придурки? Мухой зови командование! Я — Медведь! И если не поторопишься — лицо обглодаю! У нас на хвосте немцы висят, мы неделю не жрамши, трое суток без сна, как зайцы, по лесам бегаем. Или ты бежишь за командиром, или я тобой начну ужин.

Буркин побледнел, его ноги подкосились, но волшебный пендель под зад быстро привёл его в себя, придал направление и необходимое ускорение. Он вылетел на улицу, чуть не сбил с ног Бородача, и завопил:

— Спиваков! Медведь! Они пришли! Сообщай!

Над крышей дома, на чердаке которого прятался Спиваков, взметнулась жердь с привязанным красным флажком. Над опушкой леса, над деревьями — ещё один.

— Они скоро будут! — радостно сообщил Буркин, — мы уже давно ждём. Так вы и есть Медведь?

— Нет, блин, домовёнок Кузя я, — ответил я ему, поднёс рацию ко рту, — Леший, это свои.

— Я уже понял. Мы идём.

— Это рация? Такая маленькая? Откуда?

— Из пещеры Аладдина. Трофеи.

Буркин пожирал меня глазами, но у меня стремительно садились батарейки. Я забрёл в ближайший дом, рухнул на лавку. Уснул раньше, чем голова коснулась дерева.

— Витя, Вить! Вставай. Надо, Вить!

Какого хрена! Чего они опять меня тормошат! И чего зовут какого-то Витю?

У-ух! Ё! Это же я — Витя. Надо, Федя, надо!

Я открыл глаза. С трудом, но открыл.

— Шило!

Наверное, я расплылся в идиотской улыбке. Семёнов вдруг меня схватил, обнял. Я обнял его.

— А мы уже думали — всё! Не прорвётесь. А я говорил! Я говорил — Медведя уже несколько раз хоронили, а он возвращается и возвращается! Я так рад, Вить!

— Так, Володя, отставить лирику! Докладывай!

— Засаду организовываем на ваш «хвост».

— Леший?