К ним от нас был «намечен» ход сообщения, то есть выкопан на штык, в самых глубоких местах — по колено. Хотел углубить — два раза копнул, бросил — грудь больно. Стёпа Озеров — старший в тройке, заметил мои затруднения:

— Матушкин, замени старшину. Углуби ход к ПТР-расчёту. А то старшине некогда.

Я ему кивнул в благодарность. Кадет стал углублять ход на огневую, к орудию.

— Стёп, что-то как не присматриваюсь — не узнаю этот расчёт «пощай-родины».

— Это не наши. Комдив поделился. Ротный говорил. У них пушкари переплыли реку, а пушки — нет. А у нас — наоборот — пушек больше, чем пушкарей. Вот, в качестве наказания, первыми танки и встретят.

— Мы тоже наказаны?

Степан гоготнул:

— Нам оказана честь встретить врага. То, что нам в радость — для них каторга.

— Бывает. Вот тебе и пример субъективности восприятия.

— Что?

— А, не парься. Пойду соседей проведаю, пока немец спит.

— Зарычали моторы за мостом.

— Пока они пожрут, какава выпьют, кусты обминируют. Время есть.

Пушкари встретили меня неприветливо.

— Здорово, братцы!

— Здоровее видали и то не боялись.

— Это хорошо. Танков бы ещё не боялись.

— Чего их бояться? Мы со старшиной уже три их сожгли.

— Вообще герои! А что ж не весёлые такие?

— Чему радоваться? Мало того, что пукалка эта без панорамы, так ещё и баллистика неизвестна.

— Зачем тебе баллистика без панорамы? — удивился я, — через ствол наводить будите? Какая ж тут баллистика?

— А ты, как тебя, старшина? Уже воевал?

— Ага, авчерась. Вот, гостинец от немца схлопотал в грудь. Болит теперь. Ребята освободили от работ из-за этого. Они у нас душевные, как и все в НКВД.

— Что-то мы не замечали душевных чекистов.

— Не любишь чекистов? Это ты просто не умеешь их готовить. Ну, вот, расцвели. А то носы повесили. Вас хоть кормили?

— Это — да. Накормили до отвала.

— Я же говорю — душевные ребята — чекисты. Даже накормили до отвала. А с собой положили? Ну, просто душки! Ещё один секрет расскажу — чекисты назад от врага не бегут и в плен не сдаются. Немец тоже чекистов не любит, в плен не берёт.

— Что это так?

— Вредные они в плену. Дурачками прикидываются, разговаривать, работать не хотят, людей на побег баламутят. Вот немец и перестал энкэведешников в плен брать. На месте расстреливают. Так, что ребят, штаны держи сухими — фланги мы вам не обнажим.

— Снарядов бы ещё по более.

— Это можно. Как первого же немца поймаем, мы ему требование-накладную на имя Гитлера выпишем и отправим — пущай берёт нас на довольствие, бронебойными снарядами хотя бы.

Ребята рассмеялись.

— Ловко — встать Гитлеру на довольствие — пущай снабжает!

— А если серьёзно, братья-славяне, то план такой: подпускай танки ближе и сади ему под хвост.

— Так и есть. Командир взвода сказал не стрелять, пока вон те вешки не проедет, видишь?

— Вижу. Сколько это? Метров триста?

— Точно так и есть. Триста.

— А как снаряды расстреляете?

— Сказал отходить в посёлок.

— А что ж ход сообщения не углубляете? Под пулями отступать будите?

— Верно. Подъём ребят, перекур окончен! А ты, старшина, не переживай. Мы хоть и не чекисты, но спин наших враг тоже не видел. Ты главное пехоту от танков отрежь. А уж этим мы колёса-то поотшибаем.

— Почему колёса?

— Увидишь. Это приём такой противотанковый. Увидишь. Нас самих комбат первый научил, пусть земля ему будет пухом.

— Первый? А сейчас какой?

— Никакого. На шестом счёт кончился. Вместе с батареей. Взводный один остался на всех, да и тот воентехник, а не артиллерист. Трактора и машины ремонтировал, до переправы. А сейчас ни пушек, ни тракторов. Вон, последняя гаубица и последний трактор наверху стоят. С последними зарядами. Это будет их прощальный гастроль.

— Ладно, не скучайте, — простился я и пополз по ходу сообщения обратно в свой окоп.

А там меня ждал Мельник с улыбкой шесть на восемь.

— Лимона съешь.

— Зачем? А есть?

— Морда больно довольная. Что привезли?

— Много чего. Мины, снаряды, гранаты, консервы и крупу. И вот это, — он указал на ящик.

— Это что?

— Ампулы для ампу…, тьфу, не выговоришь. В общем, оружия какого-то нового. Но самого его не было. А эти шары со смесью, что сама загорается, если разбить.